Волчий
паспорт
Евгений
Евтушенко
Моржи всей генетической памятью знают, что самый
страшный и коварный зверь - это человек. Услышав предупредительный тревожный
рык одного из своих часовых, моржи, колыхая мощными телесами,
поползли к спасительной воде. Там они были подвижней, чем на суше, наказывавшей
их притяжением. Но в воде, когда они почувствовали себя защищеннее,
страх сменился любопытством, и над волнами закачались головы моржей с карими,
искрящимися глазами. У меня было такое чувство, как будто машина времени
волшебно перенесла меня к самому началу мира.
А потом я с
горечью вспомнил, как в 1963 году я ходил в Баренцевом море на зверобойной
шхуне, и кто-то поставил на палубе магнитофон с песней знаменитого тогда
итальянского вундеркинда Робертино Лоретти "Санта Лючия".
Эта сладкая песня нравилась обитателям соленой океанской воды, и немедленно
около борта вынырнула голова нерпы с женскими восторженно-любопытными глазами.
Кто-то мне сунул в
руки карабин, закричал: "Стреляй!" Я выстрелил, и то, что только что
было живым, переживающим, светящимся, всплыло потерявшим жизнь мертвым телом,
окрашивая воду вокруг себя кровью. Шхуна продолжала дальше путь, не
останавливаясь. "Первую добычу не берем!" - ответил мне капитан на
мой вопросительный взгляд.
А потом у меня был
другой случай, когда я убил влет одного из летевших над Вилюем гусей, и он,
словно совершая Божье наказание, упал в нашу лодку, прямо мне в руки. Но это
было только начало наказания, ибо второй гусь целый день кружил над нашей
лодкой, где лежал его убитый брат, и кричал, как будто своим криком мог
воскресить убитого. С той поры я практически бросил охоту. А ведь я никогда не
убил ни одного человека. Что же испытывают те, кто убивает людей? Почему они
тогда не бросят навсегда охоту на людей - войну?
Не стоит, конечно,
идеализировать любовь к животным - особенно показную. Гитлер, кажется, обожал
кошек, а Геринг - собак, что не мешало им замучить столько людей Но жестокость к животным - это тренинг жестокости к людям.
Вспомните хотя бы испанского инфанта Филиппа из книги Шарля де Костера
"Тиль Уленшпигель", который сажал живых
кошек внутрь клавесина. На каждой клавише была иголка, и при нажатии кошки
жалобно мяукали. Чем закончились подобные "шалости" инфанта? Кострами
инквизиции, где он поджаривал уже не собственную обезьяну, а еретиков.
Советские газеты
постоянно критиковали США за пропаганду насилия и жестокости. Американские
газеты критиковали СССР за попирание прав человека - то есть практически за
жестокость в области духа. Но вот вам Берингов пролив, разделяющий две наши
страны, где и по ту, и по другую сторону одинаково много жестокостей по
отношению к животным. Избиение дубинами бэби-нерп, когда вылетающие из орбит
глаза кричаще прилипают к фартуку убийц. Убийство собак на шапки, когда
животных обдирают полуживыми, ибо мех тогда дольше
сохраняется. Расстрелы с вертолетов диких оленей, когда убегающие беременные оленихи в ужасе отстреливаются плодами, исторгая их из
чрева, чтобы легче было бежать. Отношение к прирученным оленям как к свиньям,
обреченным на убой. Лов рыбы сетями с зауженными ячейками. Продолжающееся,
несмотря ни на какие "общественные кампании", уничтожение китов.
Может быть, киты устраивают массовые самоубийства для того, чтобы в людях,
наконец, проснулась совесть?
Послушайте
"экологический джаз" Поля Винтера, когда он микширует со своей
музыкой песни китов, похожие на молитвы, чтобы мы их не убивали. Неужели мы
упражняемся в жестокости на животных из инстинкта сохранения этой жестокости,
которая нам может пригодиться в войне против себе
подобных? Может быть, нам лучше позабыть, изжить из генетической памяти
искусство жестокости и к животным, и к людям, и тогда шансы взаимоканнибализма
понизятся?
Из
воспоминаний Евгения Евтушенко. "Волчий паспорт", 1998 г.
