Джеральд Даррелл.

МАМА НА ВЫДАНЬЕ.

 

В том году лето на Корфу выдалось отменное. По ночам на темно-синем  бархатном небе, казалось, загоралось больше звезд, чем когда-либо раньше, придавая ему сходство с огромным синим лугом, испещренным глянцевыми шляпками крохотных грибов. Луна выглядела вдвое больше обычного; сперва — по мере вращения Земли и появления в ночном небе нашего спутника — оранжевая, точно тан-жерин, она затем меняла свой окрас от абрикосового до нарциссово-желтого, чтобы вдруг каким-то чудом стать белой, цвета свадебной фаты, расписывая серебряными кляксами почву между кривыми и сутулыми оливами. Возбужденные красотой и теплом этих ночей, светлячки изо всех сил старались перещеголять звезды и выстраивали собственные мерцающие созвездия между деревьями, с которых разносился похожий на печальный перезвон колокольцев мелодичный свист сплюшек. На рассвете небо на востоке озарялось кроваво-красной поперечной полосой, проведенной мечом восходящего солнца. Красный цвет сменялся канареечно-желтым, затем сиреневым, и наконец с явлением над горизонтом ослепительного солнца все небо становилось вдруг светло-синим, как лепестки многолетнего льна, а звезды гасли, точно задуваемые свечи после пышного бала.

Я обычно просыпался до того, как верхний край солнечного диска заливал светом наш мир, и пристально обозревал свою комнату с ее содержимым. Комната была просторная, с двумя большими окнами и решетчатыми ставнями, из коих даже самый слабый ветер извлекал мелодичные звуки. Зимой они превращались в настоящий оркестр. Пол был сложен из чисто выскобленных, жалобно скрипящих досок, на которых в одном углу лежали два потертых одеяла и подушка; здесь, храпя и вертясь беспокойным клубком, спали мои псы — Роджер, Виддл и Пьюк. Прочие принадлежности обычной спальной комнаты отсутствовали. Правда, у стены стоял шкаф, предназначенный для моей одежды, однако большую часть его занимали более полезные предметы, вроде маленькой рогатинки для поимки змей, сачков для ловли насекомых, различных сетей для обитателей прудов и канав и тенет покрепче — для морских тварей, а также удочек и трезубцев, которыми было сподручно вытаскивать на поверхность воды пучки водорослей, чтобы легче было извлекать из зеленых лабиринтов всякую живность.

Не обошлось, конечно, и без стола, но он был завален моими записями, книгами, пробирками с разного рода мелюзгой, а в тот день, если мне не изменяет память, на нем лежал еще найденный мной истерзанный еж, чей запах начинал смущать даже мой снисходительный нос. На полках вдоль стен стояли аквариумы, где плавали тритоны и черепашата величиной с грецкий орех, и террариумы, где сидели, будто одетые в зеленый бархат, древесные лягушки, гекконы с такой тонкой кожей на брюшке, что можно было рассмотреть внутренние органы, и богомолы, которые злобно таращились на вас выпуклыми глазами. Председательское место вверху на оконной раме занимал, щуря глаза от яркого солнечного света, Улисс — сплюшка, смахивающая на статуэтку из пепельно-серого дерева, расписанную черными мальтийскими крестами.

В саду за окном чайка Алеко кричал, требуя рыбы, и отчаянно стрекотали две мои сороки. Решетчатые ставни расписали голый пол зебровыми полосами. Хотя я спал голый и день только-только начинался, под горячей простыней на моем теле уже выступил местами пот. Поднявшись с кровати, я прошлепал к окну, распахнул ставни, и в комнату хлынула волна одуванчиково-желтого света. Собаки потянулись, зевнули, поискали зубами блох и встали, виляя хвостом. Убедившись, что моя ослица Сэлли по-прежнему привязана к стволу миндаля, где я оставил ее накануне, и что ее не похитил какой-нибудь подлый селянин, я стал одеваться. Несложная процедура — влез в шорты, надел футболку, сунул ноги в разношенные сандалии, и можно начинать трудовой день. Первым барьером на моей дистанции был завтрак вместе с родными, когда следовало держаться возможно более смирно на случай, если старший брат Ларри почуял запах ежа. Не следовало родному брату, полагал я, обладать таким острым обонянием.

Завтракали мы в маленьком саду у выстланной плитняком и оплетенной лозой веранды. Сад имел весьма старомодный вид: квадратные, круглые, треугольные или звездообразные маленькие клумбы были обложены белым камнем. Посередине каждой из них стояло танжериновое деревце, источавшее в лучах солнца упоительный запах. У подножия деревьев росли незатейливые цветы — незабудки, гвоздики, лаванда, флоксы, левкои, табак и ландыши. Этакая площадь Пиккадилли для местных насекомых, а потому — мое любимое охотничье угодье, ибо тут мне попадалось все — от бабочек до муравьиных львов, от златоглазок до хрущей, от больших жужжащих шмелей до тоненьких ос.

Стол помещался в тени под танжеринами, и вокруг него, расставляя тарелки, ковыляла, тихо постанывая, наша служанка Лугареция. Профессиональный ипохондрик, она постоянно лелеяла семь или восемь недугов, готовая, если вы не были начеку, усладить ваш слух живым и порой муторным описанием того, что творится в недрах ее утробы или как ее варикозные вены вибрируют, точно тамтамы дикарей, ступивших на тропу войны.

В этот день я с удовольствием отметил, что у нас на завтрак омлет. У мамы было заведено варить на медленном огне до полной прозрачности мелко нарезанный лук и затем смешивать с ним снесенные нашими собственными курами яйца с яркими, как солнце, желтками. Однажды моя сестра Марго в филантропическом порыве выпустила кур погулять. Они нашли клочок земли с диким чесноком и поклевали вволю, так что на другое утро наш омлет отличался совершенно необычным вкусом. По мнению моего брата Лесли, это было все равна что есть обивку с кресел греческого автобуса.

Недурно начинать день с омлета. Я обычно съедал две порции, после чего уписывал четыре-пять тостов, густо намазанных медом из наших собственных ульев. Чтобы меня не сочли обжорой, спешу объяснить, что потребление такого количества тостов с медом было сродни слушанию лекции по естественной истории или участию в археологических раскопках. Ульями заведовал муж Лугареции, щуплый мужчина, по лицу которого можно было подумать, будто он несет на своих плечах непосильное бремя забот; да так оно, собственно, и было, в чем всякий мог убедиться, проведя десять минут в обществе его супруги. Когда он извлекал из наших пяти ульев тщательно припасенный пчелами фураж, они жалили его так нещадно, что ему несколько дней приходилось отлеживаться в постели. И во время пчелиных атак он неизбежно ронял соты на землю, где они становились бесподобными липкими ловушками для снующих поблизости насекомых. Как ни старалась мама процеживать мед, прежде чем подавать на стол, в нем всегда таилась небольшая интересная зоологическая коллекция. А потому намазывать хлеб пахнущим мускусом золотистым лакомством было все равно что плавить янтарь, в коем можно найти все, что угодно — от крохотных мошек и гусениц до жуков и многоножек. Однажды меня обрадовала находка уховертки неизвестного мне вида. Словом, завтрак был в биологическом смысле чрезвычайно интересной трапезой. И меня весьма огорчало, что остальные члены семьи совершенно не интересуются зоологией и отнюдь не разделяют моих восторгов по поводу содержащихся в меде сокровищ.

Именно за завтраком знакомились мы со своей почтой, которая поступала (если вообще поступала) раз в неделю. Я писем не получал, но возмещал этот изъян чтением журнала «Животные и зоопарки» и прочих ученых трудов, повествующих о «Приключениях черной красавицы Рин-тин-тин» и прочих зоологических героях. Пока мы ели и просвещались, каждый читал избранные места вслух для других членов семейства, коим, естественно, было не до того, чтобы слушать.

- Мэрдок вздумал опубликовать свое жизнеописание, - с презрением в голосе сообщил Ларри. - Как мало надо прожить на свете, чтобы обрушивать свою автобиографию на головы ничего не подозревающей публики! Ему, наверно, нет и двадцати пяти. Можно мне еще чая?

— В одном швейцарском зоопарке у носорогов родился детеныш! — с ликованием докладывал я родным.

— В самом деле, милый? Я рада за них, — отзывалась мама, листая каталог семян.

— Тут сказано, что снова входят в моду рукава с буфами и жесткая отделка кисеи, — объявляла Марго. — Давно пора...

— Конечно, дорогая, — говорила мама. — Уверена, цинии хорошо примутся тут у нас. На клумбе сразу за ульями. Там хватает тепла.

— Бьюсь об заклад, за мою коллекцию кремневых ружей можно выручить целое состояние в Англии. Там платят безумные деньги за всякую дрянь, — просвещал Лесли глухую к его словам аудиторию, листая свой каталог оружия. — На днях я купил тут одно за двадцать драхм — в Англии за него дали бы не один фунт.

Как ни странно, хотя, казалось бы, каждый был поглощен изучением своей почты, вибрирующие щупики все улавливали, бракуя большую часть из того, что говорилось, и превращая нас в негодующее сборище, если кто-то произносил нечто неподобающее. В это утро всех завел Ларри — точнее, он поджег шнур, ведущий к пороховой бочке.

— Ух ты, здорово! — радостно воскликнул он. — Анту-ан де Вер собрался погостить у нас.

Мама воззрилась на него поверх очков.

— Послушай, Ларри, — сказала она, — мы только что избавились от пачки твоих друзей. Я не желаю принимать новую ораву, это уже чересчур. Просто сил не хватает, и готовить надо на всех, и тут еще Лугареция со своими ногами, и все такое прочее.

Ларри обиженно уставился на маму.

— Я вовсе не прошу тебя жарить для Антуана ноги Лугареции, — заявил он. — Уверен, они вовсе не съедобны, если все, что она про них говорит, правда.

— Ларри, знай меру, — строго заметила Марго.

— Разве я предлагала жарить ноги Лугареции? — разволновалась мама. — Не говоря уже о том, что у нее варикозные вены.

— Уверен, в Новой Гвинее их посчитали бы деликатесом, — продолжал Ларри. — Там вены, наверно, заменяют спагетти. Но Антуан привык к культурной пище, вряд ли он станет их есть, даже если их обваляют в панировочных сухарях.

— Я говорю не про вены Лугареции,— окончательно возмутилась мама.

- Как же, ты первая про них заговорила, - не унимался Ларри. - Я только предложил обвалять их в сухарях, чтобы выглядели более изысканно.

- Ларри, ты выводишь меня из себя, - сказала мама. - И не вздумай говорить людям про ноги Лугареции так, будто речь идет о продуктах из моей кладовой,

- А кто все-таки этот де Вер? - спросил Лесли. - Небось какой-нибудь из этих женоподобных гомиков?

- Ты не знаешь, кто такой де Вер? - поразилась Марго. - Это же великий киноактер! Он снимался в Голливуде. Один раз чуть не снялся вместе с Джейн Харлоу. Сейчас снимается в Англии. У него смуглая кожа... и... и... он смуглый, и он...

- Смуглый? - подсказал Лесли.

- Красивый,- сказала Марго. - Во всяком случае, кое-кому он кажется красивым. Я так не считаю. По-моему, так он слишком стар. Ему, наверно, все тридцать исполнились. Я бы не увлеклась такой старой кинозвездой, а ты?

- Я бы не увлекся, будь он красив, будь он звезда, будь он стар и будь он мужчина, - твердо произнес Лесли.

- Когда вы двое закончите препарирование качеств моего друга...- начал Ларри.

- Только не ссорьтесь, дорогие,- вмешалась мама.- Право, вы, дети, способны ссориться из-за всяких глупостей. Так вот, насчет этого де Бера или как его там. Ты не мог бы отменить его приезд, Ларри? Такое беспокойное лето выдалось, столько людей к нам приезжают, просто сил нет, и кормить всех надо...

- Ты что - боишься, ноги Лугареции не сгодятся?

Мама поглядела на него со всей свирепостью, на какую только была способна, свирепостью, которая могла бы встревожить разве что еще не оперившегося воробьишку.

- Ну хватит, Ларри, оставь в покое вены Лугареции, не то я рассержусь по-настоящему, - сказала она.

Это была ее любимая угроза, и мы никак не могли выяснить для себя, какая разница между просто рассердиться или по-настоящему. Вероятно, в представлении мамы существовало несколько степеней негодования, не меньше, чем цветов в радуге.

- Как бы то ни было, я не могу отменить его приезд, даже если бы захотел,- отозвался Ларри. - Письмо датировано двенадцатым числом, и он, должно быть, давно в пути. Думаю, он прибудет с афинским пароходом на следующей неделе или еще через неделю. Так что на твоем месте я бросил бы эти вены в котел и поставил вариться на медленном огне. Не сомневаюсь, Джерри сможет добавить еще какие-нибудь ингредиенты вроде дохлой жабы. Мой нос говорит мне, что в эту минуту у него в комнате что-то гниет.

Ну вот... Он учуял ежа, а ведь я в своих исследованиях добрался еще только до легких. Плохо, когда спальня старшего брата находится рядом с вашей.

- Ладно, - сдалась мама, - если он только один, как-нибудь справимся.

- Был только один, когда мы виделись в последний раз, - отозвался мой брат. - Возможно, каким-то чудом на месте одного Антуана возникло двое, близнецы, так сказать, но об этом мы узнаем только по его прибытии. На всякий случай стоит предупредить Лугарецию, чтобы приготовила две постели.

- Ты знаешь, что он предпочитает есть? - спросила мама, явно перебирая в уме разные меню.

- Пищу, - коротко ответил Ларри.

- Нет, ты точно меня рассердишь, - сказала мама.

На время наступила тишина, каждый сосредоточился на своей корреспонденции. На время, которое и на Корфу почему-то не стояло на месте.

- Интересно, как стал бы смотреться страстоцвет на восточной стене? - произнесла мама, отрывая взгляд от своего каталога. - Такие красивые цветы... Я так и вижу всю стену, покрытую этими цветками, а вы?

- Страсть - как раз то, чего нам тут не хватает, - отозвался Ларри. - А то за последнее время наш дом стал похож на монастырь.

- Не вижу, какое отношение страстоцвет имеет к монахам, - возразила мама.

Ларри вздохнул и собрал свои письма.

- Почему бы тебе не выйти снова замуж? - спросил он. - А то совсем что-то завяла, точно перетрудившаяся монашка.

- Ничего подобного, - возмутилась мама.

- Ты становишься похожа на сварливую старую деву, - сказал Ларри. - Так выглядит Лугареция, когда она в ударе. Эти твои стенания насчет страстоцвета - типично

фрейдистский симптом. Тебе явно не хватает хорошей любовной встряски. Вышла бы ты замуж снова.

- Что за вздор ты несешь, Ларри! - ощетинилась мама. - Снова выйти замуж! Чушь! Твой отец никогда бы этого не допустил.

- Папы уже скоро двадцать лет нет на свете. Думаю, его возражением можно и пренебречь, верно? Выходи-ка ты замуж по всем правилам закона.

- Ларри, сейчас же прекрати говорить такие вещи при Джерри, - все больше расходилась мама. - Это же просто возмутительно! Как будто ты незаконнорожденный!

- А ты поступаешь жестоко и бездушно. Подавляешь естественные инстинкты твоих детей в угоду собственному эгоизму. Откуда у нас, мальчиков, взяться доброму, здоровому эдипову комплексу без отца, которого мы могли бы ненавидеть? Может ли Марго по-настоящему ненавидеть тебя, если нет отца, в которого она могла бы влюбить-ся? Ты хочешь, чтобы из нас выросли порочные чудовища. Можем ли мы успешно разви-ваться, становясь похожими на других людей, без ненавистного и презираемого отчима? Выйти снова замуж - твой материнский долг. Брак сделает тебя женщиной. А то ты чах-нешь на глазах, превращаешься в старую брюзгливую распустеху. Вспомни про любовь, пока ты еще в состоянии ковылять вдогонку за представителями противоположного пола, внеси немного веселья в жизнь детей и страсти в свою собственную.

- Ларри, я не намерена сидеть здесь и слушать этот бред. Снова выйти замуж, еще чего не хватало! Да и кого бы ты предложил мне в мужья? - спросила мама, поддавшись на розыгрыш Ларри.

- Ну, ты сама тут на днях расхваливала внешность парня, который стоит за рыбным прилавком в Гарице, - ответил Ларри.

- Ты с ума сошел! - воскликнула мама. - Ему еще и восемнадцати нет.

- Возраст не играет роли, была бы страсть. Говорят, у Екатерины Великой были пятнадцатилетние любовники, когда ей самой перевалило за семьдесят.

- Ларри, остановись, это просто отвратительно. Не говори таких вещей при Джерри. Все, я не желаю больше слушать это словоблудие. Пойду лучше посмотрю, что там делает Лугареция.

- Поверь мне, если выбирать между ней и тем рыботорговцем в Гарице, я предпочел бы смотреть на второго.

Мама удостоила его сердитым взглядом и удалилась на кухню.

Наступила пауза, мы размышляли.

- Знаешь, Ларри, - заговорила наконец Марго, - тут я готова, в виде исключения, согласиться с тобой. В последнее время мама и впрямь стала хандрить. Ходит с каким-то потерянным видом. По-моему, это нехорошо. Необходимо ее как-то расшевелить.

- Верно, - согласился Лесли. - Лично я считаю, это оттого, что она слишком много общается с Лугарецией. Вот и заразилась.

- Ты хочешь сказать, что варикозные вены - заразная болезнь? - Марго испуганно поглядела на свои ноги.

- Да нет же, - сердито ответил Лесли. - Я говорю про все эти охи да ахи.

- Точно, - подхватил Ларри. - Десять минут в обществе Лугареции - все равно что ночь вместе с Борисом Карлоффом и горбуном из "Собора Парижской богоматери". Сомнения прочь - мы обязаны подумать, как спасти нашу маму для потомства. Что ни говори, под нашим водительством она была на высоте. Уж я постараюсь.

С этим зловещим заявлением он ушел к себе, а все остальные разошлись по своим делам и быстро забыли о прискорбном отсутствии у нашей мамы друга жизни.

Когда мы снова собрались на веранде, опасаясь, что солнце окончательно расплавит нас прежде, чем мама и Лугареция соберутся подать второй завтрак, прибыл Спиро на своем древнем "додже", нагруженном всякой всячиной для нашей кладовки, от дынь до помидоров, а также свежайшим хлебом, чья корка отставала от булок, как кора от пробкового дерева. Привез он и три завернутые в мешковину огромные прямоугольные глыбы льда для нашего холодильного шкафа, предмета гордости, радости и изобретательности мамы.

Спиро вошел в нашу жизнь, как только мы прибыли на Корфу, в качестве водителя такси и в несколько часов стал нашим гидом, наставником и другом. Его своеобразное владение английским языком, приобретенное во время недолгого пребывания в Чикаго, избавило маму от непосильной задачи овладеть греческим. Его обожание нашей мамы было беспредельным и бескорыстным, и всем своим поведением он подтверждал повторяемое им заявление: "Господи, да иметь я такая мать, я каждое утро стоять перед ней на коленях и целовать ее ноги". Толстенький коротыш с густыми темными бровями, он смотрел на мир типично греческими черными задумчивыми глазами, и загорелое лицо его напрашивалось на сравнение с этакой добродушной горгульей. Сейчас он тяжелой походкой поднялся на веранду и затянул литанию, которая нам изрядно надоела, ему же явно доставляла удовольствие.

- Доброе утро, мисси Марго. Доброе утро, мистеры Ларри. Доброе утро, мистеры Лесли. Доброе утро, мистеры Джерри, - говорил он нараспев, и мы дружно отвечали хором:

- Доброе утро, Спиро.

По завершении этого ритуала Ларри не спеша глотнул анисовки.

- Спиро, у нас проблема, - сознался он. Это было все равно, что сказать английскому догу: "Гулять!" Спиро весь подобрался, и глаза его сузились.

- Говорить мне, мистеры Ларри,- отозвался он низким рокочущим голосом; должно быть, такие звуки предшествовали извержению вулкана Кракатау.

- Так вот,- продолжал Ларри, - это касается моей матушки.

Лицо Спиро побагровело, и он сделал шаг вперед.

- В чем дела с вашими матушки? - тревожно спросил он, не скупясь на множественное число.

- Понимаешь, она собирается снова выйти замуж, - сказал Ларри, спокойно закуривая сигарету.

Мы затаили дыхание. Из всех дерзких поступков, какие когда-либо совершал Ларри, этот был самым чудовищным, грозящим непредсказуемыми последствиями.

Спиро окаменел, уставившись на моего брата.

- Ваши матушки хотеть снова выходить замужи? - недоверчиво прохрипел он. - Сказать мне, кто эти мужчины, мистеры Ларри, и я разделаться с ними. Можете не беспокоитесь.

- И как же ты с ним разделаешься? - поинтересовался Лесли; обладатель огромной коллекции пистолетов и охотничьих ружей, он предпочитал мыслить категориями убийства и разрушения, а не милосердия и гуманности.

- Как меня учить в Чикаго, - грозно произнес Спиро. - Цементный башмаки.

- Цементные башмаки? - повторила за ним Марго, заключив, что разговор касается новейшей моды. - Это еще что за обувь?

- Понимаете, мисси Марго, вы хватать эти ублюдок, извините за выражение, и совать его ноги в два ведра с цементом. Когда цемент затвердеть, вывозить его в море на лодке и бросать за борты, - объяснил Спиро.

- Разве можно так поступать! - воскликнула Марго. - Он не сможет плавать. Он утонет.

- Что и требуется, - терпеливо растолковал ей Ларри.

- Какие вы все жестокие, - сказала Марго. - Это отвратительно. Это же убийство, самое настоящее убийство. И вообще, я не желаю, чтобы на моего отчима надевали цементные сапоги или что-нибудь в этом роде. Ведь если он утонет, мы все останемся сиротами.

- Ты забываешь про маму, - заметил Ларри.

Глаза Марго расширились от ужаса.

- Пусть только кто-нибудь приблизится с цементом к маме! - воскликнула она. - Предупреждаю: я сразу вызову полицию!

- Бога ради, Марго, замолкни, - сказал Ларри. - Никто не собирался топить маму. К тому же мы не можем осуществить остроумный маленький эксперимент Спиро за отсутствием кандидата. Понимаешь, Спиро, мама всего лишь выразила пожелание, так сказать, предаться любовным утехам. Но пока не решила, с кем именно.

- Когда она решить, мистеры Ларри, вам дать мне знать, и мы с Теодоракисом надевать на него цементный сапоги, о'кей?

- Но мне казалось, мы хотим помочь маме снова выйти замуж, - заметила Марго. - Если Спиро станет надевать цемент на ноги каждого мужчины, на кого она поглядит, он же будет массовым убийцей вроде Джека Потрошителя, и мы никогда не сможем выдать маму замуж.

- Верно,- согласился Ларри.- Ты, Спиро, просто будь начеку, ладно? Не принимай никаких решительных мер, только держи нас в курсе. А главное - ни слова маме. Она болезненно воспринимает разговоры на этот счет.

- Мои губа на печати, - отозвался Спиро.

На несколько дней мы позабыли об одиночестве мамы, у нас и без того хватало дел. В местных деревнях проходили празднества, в которых мы всегда участвовали. К стволам деревьев привязывались караваны ослов (родственники селян прибывали издалека, некоторые за десять километров). Струящийся между оливами дым благоухал горящим древесным углем, жареной телятиной и отборным чесноком. Вино было красным, точно кровь убиенного дракона, и лилось оно в стаканы с таким мурлыкающим, ласковым и заговорщическим бульканьем, что невозможно было отказаться от добавки. Лихие пляски включали высокие прыжки и хлопанье по ляжкам. На первом же из празднеств Лесли задумал перепрыгнуть через костер, напоминающий чрево Везувия. Он потерпел неудачу, и прежде чем был подхвачен расторопными руками, основательно обжег свою корму. Пришлось ему дня два сидеть на надувной резиновой подушке

Как раз во время одного такого праздника Ларри вывел из веселящейся толпы маленького человечка в чистейшем белом костюме, с красным с золотом шейным платком и с изысканной панамой на голове. Ботинки на его крошечных ногах переливались блеском, точно надкрылья большого жука

- Мама, - сказал Ларри, - я привел замечательного человека, который жаждет познакомиться с тобой. Профессор Еврипид Андротеоматакоттопулос

- Очень рада познакомиться, - нервно вымолвила мама

- Я счастлив, мадам Даррелл, - сказал профессор, припадая к ее руке холеными усами и бородкой, которые скрывали снежной пеленой нижнюю часть его лица

- Профессор не только известный гурман, он взыскательный исполнитель кулинарных шедевров.

- Полно, мой мальчик, вы преувеличиваете, - возразил профессор. - Не сомневаюсь, мои скромные опыты на кухне - ничто перед подлинно римскими пирами, на которых, как мне говорили, председательствует ваша матушка.

Мама всегда плохо представляла себе разницу между римским пиром и римской оргией. В ее представлении это были синонимы, подразумевающие щедро накрытые столы, возле которых полуголые мужчины и женщины между супом и десертом предавались занятиям, для коих лучше подходила спальня.

- А теперь, - сказал профессор, садясь рядом с ней, - могу я просить вас рассказать мне все, что вам известно про местные травы. Это правда, что здесь не используют лаванду?

Использование трав, как отлично знал Ларри, было одной из любимых тем мамы. Видя, что профессор живо интересуется и хорошо разбирается в этом предмете, она охотно включилась в гастрономическую дискуссию.

Позднее, когда был съеден последний кусочек розового мяса в хрустящей корочке, когда была выпита последняя бутылка вина и затоптано пульсирующее сердце каждого костра, мы погрузились гуськом в старый, верный "додж" и поехали домой.

- Мы так интересно побеседовали с профессором Ан-дро... Андро... Андро... Господи, и почему только у греков такие трудновыговариваемые фамилии, - сердито сказала мама, после чего поспешила наклониться вперед и тронуть за плечо Спиро. - Разумеется, это я не про вас, Спиро, вы не виноваты, что ваша фамилия Хак... Хаки...

- Хакиопулос, - откликнулся Спиро.

- Вот именно. Но у этого профессора такая длинная фамилия, конца не видно, как у гусеницы. Правда, это все же лучше, чем называться Смитом или Джонсом, - вздохнула мама.

- А в кулинарии он знает толк, несмотря на фамилию? - осведомился Ларри.

- О, мне было страшно интересно,- ответила мама. - Я пригласила его на обед завтра вечером.

- Отлично, - сказал Ларри. - Надеюсь, ты заручилась дуэньей.

- О чем это ты толкуешь? - спросила мама.

- Ну как же, это твое первое свидание, все должно идти по правилам.

- Ларри, что за глупости ты говоришь, - с достоинством произнесла мама, и после этой ее реплики в машине до самого дома царила тишина.

- Ты в самом деле думаешь, что этот человек подходит для мамы? - озабоченно спросила Марго на другой день, пока мама хлопотала на кухне, готовя всякие вкусности для гостя.

- Почему бы нет? - отозвался Ларри.

- Ну, начать с того, что он такой старый. Ему не меньше пятидесяти, - подчеркнула Марго.

- Мужчина в расцвете лет, - небрежно заметил Ларри. - Иные и на девятом десятке обзаводятся детьми.

- Не понимаю, - жалобно сказала Марго, - почему ты ко всему обязательно примешиваешь секс. И вообще, он грек. Она не может выйти замуж за грека.

- Почему? - возразил Ларри. - Гречанки запросто выходят замуж за греков.

- Это совсем не то, - ответила Марго. - Это их личное дело. А мама англичанка.

- Я согласен с Ларри, - неожиданно вступил Лесли. - Он явно состоятельный человек - два дома в Афинах, один на Крите. Что из того, что грек. Тут уж ничего не поделаешь, и ведь мы знаем очень славных греков - возьми хоть Спиро.

- Она не может выйти за Спиро, - горячилась Марго. - Он женат.

- А я и не сказал, чтобы она за него выходила, просто отметил, что он славный грек.

- Все равно, я против смешанных браков, - настаивала на своем Марго. - От таких союзов рождаются дублоны.

- Квартероны, - поправил ее Ларри.

- Ладно, как бы они ни назывались, - сказала Марго, - не хочу, чтобы у мамы были такие дети. И не хочу отчима, фамилию которого невозможно выговорить.

- Когда они поженятся, сможешь называть его по имени, - заметил Ларри.

- А какое у него имя? - подозрительно осведомилась Марго.

- Еврипид, - ответил Ларри. - Сокращенно - Рип если хочешь.

Было бы слишком мягко сказать, что профессор в тот вечер произвел на нас плохое впечатление. Когда стук копыт и звон бубенцов возвестил, что коляска с гостем въехала на ведущую к нашему дому извилистую дорожку среди олив, мы услышали голос профессора прежде, чем увидели его. Он распевал очень красивую греческую песню о любви. К сожалению, ему явно никто не говорил, что он начисто лишен музыкального слуха, а если и говорили, он не поверил. Профессор пел очень громко, возмещая качество звука количеством. Мы вышли на веранду встретить ею, и когда коляска остановилась перед крыльцом, тотчас стало очевидно, что наш гость явно перебрал вина. Прямо из коляски он упал на ступеньки крыльца, разбив при этом, увы, три бутылки вина и горшочек с приправой чат-ни, приготовленной им для дамы. Элегантный светло-серый костюм был спереди весь залит вином, так что профессор больше всего походил на человека, чудом уцелевшего после страшной автомобильной катастрофы.

- Он пьян, - сообщил возница на случай, если мы этого не заметили.

- Надрался, как сапожник, - заметил Лесли.

- Как два сапожника, - поправил его Ларри.

- Это ужасно, - сказала Марго. - Мама не может выходить замуж за греческого пьяницу. Папа был бы решительно против.

- Выйти за него замуж? - удивилась мама. - О чем это вы?

- Просто мы подумали, что он внесет немного романтики в твою жизнь, - объяснил Ларри. - Я ведь говорил тебе, что мы нуждаемся в отчиме.

- Выйти за него? - в ужасе воскликнула мама. - Лучше умереть! Что вы такое говорите, дети?

- Вот видите, - торжествующе заявила Марго. - Я же говорила, что она не пойдет за грека.

Тем временем профессор успел снять забрызганную вином фетровую шляпу, поклониться маме и уснуть, лежа на ступеньках крыльца.

- Ларри, Лесли, вы безобразно себя ведете, - сказала мама. - Поднимите этого пьяного дурня, положите обратно в коляску и скажите кучеру - пусть везет его туда, где подобрал. И чтобы я больше его не видела.

- Где твое романтическое чувство? - воззвал Ларри. - Как мы можем снова выдать тебя замуж, если ты будешь вести себя так недружелюбно? Малый всего лишь выпил стаканчик-другой.

- И чтобы я больше не слышала эти дурацкие разговоры о моем новом замужестве, - твердо произнесла мама. - Я сама скажу вам, когда и за кого пожелаю снова выйти замуж, если вообще пожелаю.

- Мы только пытались помочь тебе, - обиженно сказал Лесли.

- Пока что помогите мне избавиться от вида этого пьяного идиота, - ответила мама и зашагала обратно в дом.

Обед в тот вечер был отменный; знал бы профессор, что потерял! Правда, застольная беседа текла довольно вяло.

На другой день мы отправились купаться, предоставив уже не так воинственно настроенной маме бродить по саду с ее каталогом семян. Вода в море была такая теплая, что освежиться можно было, только отплыв подальше от берега и нырнув на глубину полутора-двух метров. Искупавшись, мы простерлись на земле под оливами; соленая вода, высыхая, разрисовывала кожу нежными белыми узорами.

- Знаете, - заговорила Марго. - Я тут подумала...

Ларри недоверчиво поглядел на нее:

- В самом деле?

- Я подумала, что мы просчитались с профессором. Он не подходит маме.

- Да ведь я только дурачился, - лениво протянул Ларри. - Я вовсе не хочу, чтобы она снова выходила замуж, просто мне показалось, что она сама так настроена.

- Хочешь сказать, что это была мамина идея? - озадаченно произнес Лесли.

- Конечно. Когда женщина в ее возрасте принимается всюду сажать страстоцвет, сразу все ясно, разве нет? - сказал Ларри.

- Но ты только представь себе, что было бы, выйди она замуж за этого профессора! - воскликнула Марго.

- А что было бы? - подозрительно осведомился Лесли.

- Так ведь ей пришлось бы ехать с ним жить в Афины, - ответила Марго.

- Ну и что?

- А кто бы тогда готовил для нас? Лугареция?

- Не дай Бог! - горячо произнес Ларри.

- Помните ее суп из каракатиц? - спросил Лесли.

- Прошу тебя, не напоминай,- взмолилась Марго.- Все эти глаза, которые плавали там, укоризненно глядя на нас, - уф!..

- Почему бы нам тоже не поехать в Афины и не жить там вместе с ней и этим Эрисиполусом или как его там? - предположил Лесли.

- Не думаю, чтобы ему на склоне лет понравилось заполучить четверку чужих детей, - сказал Ларри.

- В общем, по-моему, мы обязаны как-то отвлечь маму от мыслей о замужестве, - заключила Марго.

- Уж очень она настроена, - возразил Ларри.

- Значит, надо ее перестроить, - сказала Марго. - Будем следить, чтобы соблюдала нормы приличия, не давать ей слишком часто встречаться с мужчинами. Будем за ней присматривать.

- Так ведь она вроде ничего такого не делает, - неуверенно заметил Лесли.

- Только ходит и сажает страстоцвет, - заметил Ларри

- Вот именно, - подхватила Марго. - Мы обязаны присматривать за ней. Помните, без дыма нет огня.

Памятуя все это, мы разошлись по своим делам: Ларри - что-то писать, Марго - соображать, что делать с семнадцатью метрами красного бархата, купленного ею по дешевке, Лесли - смазывать свои ружья и делать патроны, я - искать супруга для одной из жаб, ибо брачные дела моих животных были для меня куда важнее маминых проблем.

Три дня спустя (я только что, разгоряченный, потный и голодный, пришел домой после неудачной охоты на пятнистых змей среди холмов) к нашей вилле подъехал "додж", на котором Спиро доставил Антуана де Вера - в черном плаще с алым подбоем, костюме из голубого вельвета, с огромным сомбреро на голове. Ступив на землю, де Вер закрыл глаза, воздел руки к небесам, пропел густым басом: "О! Сиятельная Греция!" - и сделал глубокий вдох. После чего широким жестом снял сомбреро, посмотрел на меня, растрепанного, окруженного грозно рычащими псами, и смуглое лицо его озарилось такой ослепительной улыбкой, точно он недавно обзавелся новыми зубами. У него были курчавые волосы, большие блестящие глаза цвета свежих каштанов. Ничего не скажешь - красив, правда, красотой латинского типа, к которой Лесли относился с легким презрением.

- Ага! - сказал Антуан де Вер, указывая на меня длинным пальцем. - Ты, очевидно, младший братик Лоренца.

Я не проникся к нему симпатией с первого взгляда, однако был готов повременить с окончательным приговором, теперь же вынес свой вердикт. Привычный к несколько снисходительному отношению родных и близких к моей персоне, я стоически воспринимал неодобрительные, несправедливые, даже, пожалуй, клеветнические покушения на мое достоинство. Но никто еще не смел называть меня "младшим братиком". Как насчет того, спрашивал я себя, чтобы подложить дохлого ужа (у меня был в запасе такой трофей) в комнату, которую отведут этому гостю? В это время появился Ларри и увел Антуана на кухню, чтобы представить его маме.

Далее последовали несколько весьма интересных дней. Двадцати четырех часов Антуану хватило, чтобы восстановить против себя всю семью, за исключением (что нас немало удивило) мамы. Он быстро наскучил Ларри, так что тот даже не очень старался казаться учтивым. Лесли отзывался об Антуане как о паршивом даго, которого следует пристрелить, а Марго считала его толстым, жирным и старым. Зато мама невесть почему явно сочла его обаятельным. То зазовет его в сад, чтобы посоветоваться, где что посадить, то пригласит на кухню дегустировать приготовленное ею блюдо и подсказать, что бы еще туда добавить. Дошло до того, что она велела Лугареции, стонущей не хуже древнеримского раба, отнести наверх, в комнату Антуана, огромный поднос с таким количеством яиц, бекона, гренков, джема и кофе, что этих припасов хватило бы на целый полк, - роскошь, на какую мы могли рассчитывать лишь в случае болезни. Естественно, наша неприязнь к Антуану только возросла. Он же словно не замечал наших плохо скрываемых чувств, встревал во все разговоры и делал наши трапезы совершенно невыносимыми. Личное местоимение явно было изобретено для него; чуть не каждую фразу он начинал словами: "Я думаю" или "Я считаю", "Я знаю" или "Я убежден". Нам не терпелось поскорее проводить его.

- Не нравится мне это, - озабоченно заметила Марго. - Не нравится, как он липнет к маме.

- Или как она липнет к нему, - сказал Лесли.

- Ерунда, - возразил Ларри. - Этот тип страшный зануда. Еще хуже того профессора. Как бы то ни было, он скоро уедет, слава Богу.

- Помяните мои слова, - настаивала Марго, - это выглядит подозрительно. Ешь мед, да берегись жабы.

Моя сестра обожала пословицы, но неизменно переиначивала их на свой, довольно неожиданный, лад.

- Вчера я видел, как они гуляли на склоне холма и он рвал цветы для нее, - сообщил Лесли.

- Вот видите, видите, - подхватила Марго. - Просто так женщинам цветы не дарят.

- А я как-то завалил одну женщину цветами - хоть бы спасибо сказала, - поведал Ларри.

- Это почему же? - удивился Лесли.- Я считал, что женщины любят цветы.

- Не в виде венков, - объяснил Ларри. - Поскольку она была мертва, не станем судить ее слишком строго. Уверен, будь она жива, поставила бы цветы в вазы.

- И когда только ты научишься воспринимать такие вещи серьезно! - посетовала Марго.

- К венкам я отношусь очень серьезно, - возразил Ларри. - В Америке их вешают на двери на Рождество. Вероятно, чтобы напомнить - как вам везет, что вы не лежите под ними.

К великому нашему удивлению, на другое утро Спиро подъехал к нашему дому перед завтраком, чтобы, судя по всему, отвезти Антуана, одетого в плащ, синий костюм и сомбреро, в город. Ответ на загадку последовал из маминых уст, когда мы сели за стол.

- Куда это поехал Антуан? - осведомился Ларри, ловко трепанируя вареное яйцо. - Неужели решил освободить нас от своего присутствия?

- Нет, дорогой,- спокойно ответила мама.- Ему понадобилось сделать в городе кое-какие покупки, к тому же он посчитал, что будет удобнее, если я без него поговорю с вами.

- Поговоришь с нами? О чем? - всполошилась Марго.

- Понимаете, дети, не так давно вы завели разговор о том, чтобы я снова вышла замуж, - продолжала мама, наливая нам чай и апельсиновый сок. - Так вот, тогда я рассердилась и, как вы помните, сказала, что никогда больше не выйду замуж, потому что ни один мужчина не сравнится с вашим отцом.

Мы онемели.

- Подумав как следует, - говорила мама, - я решила, что ты, Ларри, прав. Вы нуждаетесь в отце, который наставлял бы вас и воспитывал. Одной мне с этим не справиться.

Мы сидели будто загипнотизированные. Мама глотнула чая и поставила чашку на блюдце.

- Сами знаете, на Корфу не такой уж большой выбор, и я стала в тупик. Бельгийский консул? Но он говорит только по-французски, я не поняла бы его, сделай он мне предложение. Мистер Кралефски? Но он слишком предан своей матери и вряд ли захочет жениться. Полковник Велвит? Но мне сдается, женщины его не интересуют. Так что я уже совсем была готова сдаться, но тут приехал Антуан.

- Мама! - с ужасом воскликнула Марго.

- Успокойся, дорогая, дай мне договорить. С самого начала мы приглянулись друг другу. Полагаю, вы не заметили этого.

- Еще как заметили, - возразил Лесли. - Завтраки в постель, черт возьми, виляние хвостом перед этим ублюдком...

- Лесли, милый, я не желаю, чтобы ты называл так своего отчима или человека, который, надеюсь, вскоре станет им.

- Не верю, - сказал Ларри. - Я всегда говорил, что женщины слабы умом, но не настолько же. Выйдя замуж за Антуана, ты заслужишь Нобелевскую премию по разряду

идиотизма.

- Ларри, дорогой, попробуй обойтись без грубости. У Антуана много хороших качеств. И к тому же мне, а не тебе выходить замуж за него.

- Но ты не должна выходить за него, он отвратительный! - простонала Марго, готовая вот-вот разрыдаться.

- Ну, не сразу, - ответила мама. - Мы обсудили с ним этот вопрос. И согласились, что слишком часто люди спешат сочетаться браком, а потом жалеют о такой поспешности.

- Ты уж точно пожалеешь, - заметил Ларри.

- Так вот, как я уже сказала, мы обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что нам лучше сперва пожить вместе в Афинах, чтобы хорошенько узнать друг друга.

- Жить вместе с ним в Афинах? Ты хочешь сказать - жить в грехе? - с ужасом спросила Марго. - Мама, это невозможно. Это же будет двоемужие.

- Ну почему, какой же тут грех, если мы собираемся пожениться? - ответила мама.

- Право, более необычного оправдания греховности мне еще не доводилось слышать, - сообщил Ларри.

- Мама, ты не должна этого делать, - сказал Лесли. - Этот человек омерзителен. Подумай хотя бы о нас.

- Да-да, мама, подумай, что станут говорить люди, - подхватила Марго. - Каково нам будет на вопрос, куда ты делась, отвечать, что живешь в незаконном браке в Афинах с этим... этим... этим...

- Ублюдком, - подсказал Лесли.

- К тому же занудным, - добавил Ларри.

- Нет, послушайте, - сказала мама. - Лучше прекратите этот разговор, если не хотите по-настоящему рассердить меня. Кого вы, дети, предлагали мне в мужья? Старого пьяного болвана с фамилией длиной в целый алфавит. Теперь я сама сделала выбор, и хватит об этом. Антуан обладает всеми теми качествами, какие меня больше всего восхищают в мужчине.

- То бишь праздность, занудство, тщеславие? - осведомился Ларри.

- Сальные волосы? - спросила Марго.

- Храп, точно грозовые раскаты? - поинтересовался Лесли.

Я воздержался от участия в этом перечне, полагая, что на решение мамы вряд ли повлияет утверждение, что всякого человека, называющего меня "младшим братиком", следовало бы задушить при рождении.

- Конечно, это как-то отразится на жизни каждого из нас, - говорила мама, подливая себе еще чая. - Джерри, как самому младшему, придется жить вместе со мной и Антуаном, чтобы тот служил ему образцом. Ты, Лесли, и Марго достаточно взрослые, чтобы самостоятельно прокормить себя, так что предлагаю вам вернуться в Англию и найти себе работу по душе.

- Мама! - ахнула Марго. - Что ты такое говоришь!

- Работа по душе? Такого понятия не существует, - содрогнулся Лесли.

- А как насчет меня? - спросил Ларри. - Какое будущее уготовили мне вы с этим безмозглым варваром?

- О, с тобой будет все в порядке, - торжествующе произнесла мама. - Один из друзей Антуана владеет газетой в Литве. Тираж - несколько сот экземпляров. Антуан уверен, что может устроить тебя туда сборщиком - кажется, так это называется. В общем, одним из тех, кто собирает вместе отдельные буковки, так что получается печатная страница.

- Меня? - взорвался Ларри. - Ты хочешь сделать меня каким-то чертовым наборщиком!

- Следи за своим языком, - машинально молвила мама. - Не вижу в этом ничего дурного. Зная, что ты хочешь стать писателем, Антуан подумал, что это для тебя самая

подходящая работа. Как-никак, все начинают с низов.

- Хотел бы я начать с его низа и дать такого пинка, чтобы вышибить его чертовы мозги, - яростно выпалил Лесли. - Что он смыслит в работах по душе?

- Ну, это что-нибудь такое, что тебе нравится, дорогой, - объяснила мама. - Соответствует твоему характеру.

- Например, смертоубийство, - предположил Ларри. - И он мог бы начать практиковаться на Антуане.

- Нет, вы явно не желаете рассуждать здраво, - с достоинством произнесла мама. - А потому лучше прекратим обсуждение. Но я приняла окончательное решение, так что начинайте привыкать к этой идее. Я буду на кухне, если кто-то из вас захочет поговорить серьезно. Пойду готовить для Антуана кэрри с креветками, одно из его любимых блюд.

Мы молча смотрели, как мама, напевая себе под нос, направилась к дому.

- Не могу поверить, - нарушил тишину Ларри. - Она, должно быть, рехнулась. Точно рехнулась. Вспомните всех этих чокнутых типов среди нашей родни. Это у нас в крови. Нам остается только смириться с жизнью в смирительных рубашках и камерах с мягкой обивкой.

- И вовсе она не рехнулась, - возразила Марго. - Положитесь на мое слово - я знаю, когда на маму находит помрачение.

- Кому, как не тебе, в этом разбираться, - пробурчал Ларри.

- По-моему, это очень серьезно, - заметил Лесли. - Если мама хочет выйти замуж за этого типа, вряд ли мы можем этому помешать, хоть это и несколько эгоистично с ее стороны. Но когда она к тому же предлагает нам найти себе работу, это, честное слово, уже чересчур.

- Согласен, - сказал Ларри. - Развал семейной жизни начинается, когда дети начинают вести себя нормально, а их мать - ненормально. Ничего, в крайнем случае можно прибегнуть к средству Спиро.

- Ты говоришь про цементные сандалии? - всколыхнулась Марго.

- Сапоги, - поправил ее Лесли.

- Но мы тогда окажемся соучастниками, - сказала Марго. - Ведь если человека лишить жизни таким способом, это получается убийство, разве нет? Ведь не скажешь потом, что он случайно угодил ногами в эти ведра и после свалился за борт лодки? По-моему, никто в это не поверит. По-моему, могут возникнуть подозрения. По-моему, это рискованная идея. И вообще, по-моему, если спросить Антуана - чего мы, конечно, не можем сделать, - он не одобрил бы эту идею. Не захотел бы навлекать на нас неприятности, чтобы мы потом объяснялись с полицией и все такое прочее. По-моему, в самой своей основе он не так уж плох, вся беда в том, что он такой ужасный - хочет жениться на маме и все испортить.

- Изложено коротко и ясно, - заметил Ларри.

- Мы обязаны что-то предпринять, - озабоченно произнес Лесли. - Иначе этот проклятый тип все нам порушит.

- Вот-вот, - подхватила Марго, - наша частная жизнь станет доступной для публичного обозрения. Мы будем вынуждены все время оглядываться назад через плечи.

- Хотел бы я посмотреть, как ты будешь одновременно оглядываться назад через оба плеча, - возразил Лесли, последовательный сторонник реализма.

- Испугаешься, так оглянешься, - сказала Марго. - Во всяком случае, я оглянусь.

- Надо будет еще раз поговорить с ней за ленчем, - заявил Ларри. - Попытаемся объяснить ей, как она заблуждается.

- Может, стоит нам всем вместе посетить местную психбольницу? - предложила Марго. - Там мама своими глазами увидит, как она заблуждается.

- Что ты подразумеваешь? - поинтересовался Лесли.

- Ну, мама увидит, какой может стать, если не откажется от нелепой идеи выйти замуж за Антуана.

- Не поможет, - сказал Лесли. - Я не раз проходил мимо этого заведения, и у его обитателей всегда счастливый, беззаботный вид. Мама и Антуан только захотят к ним присоединиться. Нет, если уж они настроились жить во грехе, пусть лучше делают это в Афинах, подальше отсюда, а не в психбольнице по соседству с нами. Это выглядело бы скверно. Люди станут говорить...

- Я придумаю что-нибудь, - объявил Ларри и важно прошествовал в свою комнату.

- Что ж, - заметил Лесли, - во всяком случае, нашлось бы применение этому проклятому барахлу, которое ты купила.

- Какое применение? - спросила Марго.

- Можешь сшить маме свадебное платье.

- Меня тошнит от твоих шуток! - воскликнула Марго и сердито удалилась.

За ленчем мы возобновили наши атаки, но мама твердо стояла на своем.

- Ты отдаешь себе отчет в том, что собираешься поломать нашу жизнь? - спросил Ларри.

- Ну знаешь, я ведь не жаловалась, дорогой, когда осталась вдовой с четырьмя детьми!

- Жаловалась? С какой стати? Мы обогатили твою жизнь. И даже если бы не обогатили, а, наоборот, сделали тебя несчастной, была бы поломана только одна жизнь. Ты же собираешься поломать четыре жизни, - возразил Ларри.

- Верно, - согласился Лесли. - Сделай мы что-нибудь в этом роде, ты назвала бы нас последними эгоистами.

- Верно, - подхватила Марго. - И ведь тебе вовсе не обязательно выходить замуж. Как-никак, у тебя есть мы. Большинство женщин были бы только рады иметь четырех таких детей, как мы.

- Буду рада, если вы познакомите меня с такой женщиной, - холодно отозвалась мама. - А сейчас я пойду отдохну.

За чаем наши старания тоже ни к чему не привели.

- Ты подумала о том, что станут говорить люди, когда увидят, что ты вышла замуж за человека моложе тебя? - спросил Ларри.

- Мы с Антуаном одногодки, дорогой.

- Но он выглядит намного моложе тебя. Не знаю, давно ли ты смотрелась в зеркало, но ты явно сдаешь. Люди скажут, что ты вышла замуж за молодого жиголо.

- Это такой музыкальный инструмент? - заинтересовалась Марго.

- Нет, инструмент называется пикколо, - объяснил Лесли. - А жиголо - это те паршивые итальяшки, которые ходят с разными предложениями к женщинам определенного возраста.

- Какими такими предложениями? - спросила Марго.

- Грязными, - выдал Лесли исчерпывающий ответ.

- Значит, Антуан делал маме грязные предложения? - воскликнула Марго. - О, до чего же это отвратительно! Мало того, что они собираются жить в грехе, а тут еще эти грязные предложения. Честное слово, мама, это уже чересчур.  Ты  ведешь себя словно какой-нибудь  персонаж  из "Братьев леди Лэттерли".

- Вот что, дети, угомонитесь, - твердо произнесла мама. - Антуан ведет себя как настоящий джентльмен, иначе я не стала бы думать о том, чтобы выйти за него замуж. Но решение принято, и обратного хода не будет. А теперь я пойду посмотрю, как там кэрри.

С этими словами она спустилась в нашу огромную кухню в подвале, откуда доносились стоны Лугареции, как будто ее вздернули на дыбе.

- Ничего не поделаешь, придется нам потолковать с Антуаном. Скажем ему напрямик, что он не годится на роль нашего отчима, - заявил Ларри.

- Точно, - отметил Лесли, - нас четверо против одного.

- Четверо против двух, - поправила его Марго, - не забывай про маму.

- Мама не в счет, - сказал Лесли.

- В конце концов, у нас есть на это полное право, - заявил Ларри. - Мы вмешиваемся для ее же блага, ее счастья. В жизни не простим себе, если не спасем маму, не помешаем сотворить такую глупость.

- Верно, - подхватила Марго. - Представьте себе, что люди станут говорить - мол, ваша мать живет в грехе с пикколо.

- Жиголо, - поправил ее Лесли.

- Осталось подождать, когда он вернется из города, - зловеще произнес Ларри

- Правильно, - сказала Марго. - И вставим ему вопрос в ребро.

Одна из прелестей дорожки, подводящей к нашему дому, заключалась в том, что мы могли загодя увидеть и услышать, кто к нам едет, и если гость был нам не по душе, живо скрывались в оливковых рощах, предоставляя маме развлекать его. Автомобиль Спиро был оборудован старинным гудком с огромной резиновой грушей, величиной с хорошую дыню; когда ее нажимали, раздавался звук вроде того, какой издает негодующий бык, коего побеспокоили в разгар исполнения супружеских обязанностей, - звук такой громкий и устрашающий, что он мог заставить даже местного осла уступить дорогу. Примерно за километр до нашей виллы Спиро всегда исполнял некий музыкальный номер, давая знать, что это он приближается. Предупрежденные таким образом, мы собрались на веранде, готовясь дать бой Антуану. Еще ни один человек не встречал такого холодного, такого неприязненного, сурового приема; враждебность, излучаемая нашей группой, не уступала враждебности семидесяти девяти бенгальских тигриц, защищающих своих детенышей.

- О! - воскликнула мама, поспешно выходя на веранду. - Кажется, я услышала гудок Спиро. Значит, Антуан вернулся из города, как хорошо!

Машина остановилась перед крыльцом, и, к великому нашему негодованию, Антуан снял шляпу широким жестом и послал маме воздушный поцелуй.

- Дражайшая леди, я вернулся, - возвестил он. - Бренди, шампанское, цветы для вас и для малютки Марго, эклеры с шоколадом для нашего малютки Джерри. Кажется, ничего не забыл.

- Кроме того, как правильно говорить по-английски, - заметил Ларри.

Антуан соскочил из машины на землю, вспорхнул, шурша плащом, вверх по ступенькам крыльца и поцеловал мамину руку.

- Вы уже сказали им? - беспокойно справился он.

- Да, - ответила мама.

Антуан обратился к нам, как укротитель львов мог бы обратиться к непокорным выходцам из джунглей.

- О, мои дорогие. - Он раскинул руки, словно собирался заключить нас в свои объятия. - Мои обожаемые приемыши. Да есть ли на свете другой такой человек, кому бы посчастливилось сразу получить четверку таких благочестивых детей, а также их матушку, подлинный дар небес!

Мама жеманно улыбнулась, а благочестивые дети устремили на Антуана испепеляющие взгляды.

- О, какая это будет радость для всех нас, - продолжал он, явно не замечая нашей враждебности. - Как отец, я смогу всячески помогать вам. Тебе, дорогой Ларри, буду давать советы насчет твоего сочинительства. Лесли, по-моему, нам следует помочь тебе избавиться от болезненного увлечения оружием, направить твои помыслы на более высокие материи, скажем, на банковское дело или что-нибудь в этом роде, да? А ты, милая наша Марго, такая наивная, неотесанная... мы постараемся сделать тебя более презентабельной. А малыш Джерри, такой оборвыш со всеми его дурацкими животными... Уверен, мы сумеем сделать из него что-нибудь. Даже из самого неприглядного материала можно слепить человека. О, как же весело нам будет, когда мы заживем все вместе!

- О, Антуан! - воскликнула мама. - Это будет чудесно!

Антуан повернулся к ней.

- Да-да, это будет чудесно, и вы, моя дорогая Луэлла, я хотел сказать Люси... Люсинда... то есть... - Он сбился и топнул ногой. - Черт возьми, черт возьми, черт возьми!

Мама рассмеялась.

- Проклятье, проклятье, проклятье, - твердил Антуан. - Я так готовился к этой сцене, и надо же - осрамился.

- До этой минуты ты прекрасно играл свою роль, - успокоила его мама. - И все равно ведь мы собирались им рассказать.

- Что рассказать? - уставилась Марго на маму.

- Что они нас просто разыгрывали, - пробурчал Ларри.

- Разыгрывали? - спросил Лесли. - Ты хочешь сказать, она вовсе не выходит замуж за Антуана?

- Нет, милый, не выхожу, - сказала мама. - Я очень рассердилась на вас из-за вашего поведения, очень. В конце концов, если я ваша мать, это еще не значит, что вы вправе вмешиваться в мои дела. Сказала об этом Антуану, спросила, не слишком ли я строга, но он согласился со мной. Тогда мы придумали эту затею, чтобы немного проучить вас.

- В жизни не слышал ничего более коварного и аморального, - негодующе произнес Ларри. - Заставить нас так страдать при мысли о том, что теперь готовить для нас будет Лугареция.

- Да уж, - укоризненно подхватил Лесли. - Могли бы подумать о нас, мы так тревожились.

- Да, тревожились, - согласилась Марго. - Мы ведь прочили тебе в мужья не какого-нибудь первого попавшегося старика.

- Или Антуана, - добавил Ларри.

- А ведь Антуан отлично играл свою роль, так великолепно, что я сама начала проникаться к нему неприязнью, - сообщила мама.

- Для меня это высшая похвала, - отозвался Антуан.

- Все равно, - сказала Марго, - вы поступили ужасно - держать нас в таком напряжении. Теперь, мама, ты просто обязана обещать нам, что не выйдешь замуж без нашего согласия.

- Я вовсе не против оставаться незамужней, - ответила мама. - К тому же все равно было бы очень трудно найти человека, который сравнился бы с вашим отцом. И даже если бы такой нашелся, боюсь, он не стал бы просить моей руки.

- Почему? - подозрительно осведомилась Марго.

- А потому, дорогая, что какой же человек в здравом уме пожелал бы заполучить четверку таких детей, как вы?