Петр Иванович СУВОРОВ ПО ВОРОНЕ, ХОПРУ И СУРЕ Рассказы ______________________________________________________________________ М., "Детская литература", 1974 Рисунки А.Ермолаева OCR Dauphin, X/2002 ______________________________________________________________________ СОДЕРЖАНИЕ По Вороне, Хопру и Суре Куликова косица У Хорошавского переката Почему я не пою Джек-рыболов Откуда пошла слава о Борисе Как Борис обманул жерехов Агрессивный чикамас Хопёрский чебак Ваня-рыболов Заведующий метёлками В тумане Как писатель стал рыболовом Старый рыбак ______________________________________________________________________ ПО ВОРОНЕ, ХОПРУ И СУРЕ Хорошо порыбачить на заволжских озёрах! Хорошо побродить с удочкой по их зелёным берегам, выискивая себе глубокое местечко где-нибудь в тени старого осокоря, забросить там свои удочки и с волнением ждать поклевки крупного окуня или же перейти на открытый, залитый солнцем маленький заливчик и ловко забросить лёгкую удочку между подрагивающих листьев кувшинок, где, наверное, жируют красивые крупные краснопёрки! На озере всегда, при любом ветре, можно найти тихое место. Но есть своя, особая прелесть в ловле на небольшой речке. Особенно если есть лодка. Тогда для рыболова уже нет недоступных мест: он всюду может раскинуть свои удочки или забросить спиннингом блесну. И если небольшие озёра хороши своей умиротворяющей тишиной, где неподвижную гладь воды нарушает только набегающий ветер, то река всё время в движении, её воды не застаиваются на месте. Поэтому берега речек более разнообразны: то высокие, обрывистые, то низкие, песчаные. И течение речек то быстрое, то спокойное, и рыбы, даже в маленькой речке, как правило, больше, чем в небольшом озере. Вот, например, голавли, жерехи, судаки водятся только в больших озёрах, а в речках они встречаются почти во всех, лишь бы воды было достаточно и она была не загрязнённой заводами и сплавом. Вместе со своим самым старым товарищем, Борисом Петровичем, я много порыбачил на разных реках. Но особенно мы полюбили Ворону и Хопёр. Небольшая речка Ворона впадает под городом Борисоглебском в быстрый Хопёр. Причудливо извиваясь, она медленно течёт по глубоким омутам или стремительно несётся по светлым песчаным отмелям. В спокойной глади тёмных омутов отражаются высокие обрывистые берега, поросшие то дубами, вязами и липами, то огромными ветлами и мрачным ольшаником. Густой кустарник, переплетённый ежевикой и заросший высоченной крапивой, делает берега Вороны во многих местах почти непроходимыми, и только узенькая тропинка, протоптанная охотниками и рыболовами, упрямо и неотступно вьётся вдоль берега. Нависшие берега обнажают вцепившиеся в обрыв и омытые полой водой бородатые светлые корни. На дне омутов столетиями лежат упавшие могучие стволы. На смену им, разворотив землю, сползли вниз по откосу новые деревья. Они задрали к небу вывернутые корни и уже окунули в воду свои вершины. Над ними, на самом краю обрыва, наклонились и безнадёжно пытаются удержаться обнажёнными корнями те, которые неминуемо рухнут в очередное половодье или будут повалены налетевшей бурей. Если в солнечный день ухватиться рукой за сук ещё крепко стоящего дерева и посмотреть с высокого обрыва в омут, то, присмотревшись, можно увидеть в его зеленоватой глубине медленно проплывающие тени огромных рыбин. Это прогуливаются лобастые голавли. Рано утром, когда плотный туман еще висит над рекой, то здесь, то там слышатся мощные всплески, словно кто-то бросает в воду с высокого обрыва тяжёлые поленья. Спасаясь от преследования смертельного врага, с характерным шелестом выбрасывается из воды россыпь мелких рыбёшек, а по воде ещё долго расходятся большие круги. Особенно сильны всплески в протоках у зарослей куги и среди жёлтых кувшинок в тихих больших заводях, завешанных по утрам густым туманом. Это вышли на охоту прожорливые хищники - щуки. Много раз мы бывали на Вороне, и нам особенно полюбилась эта речка в своём нижнем течении от Инжавина до Борисоглебска. Хопёр очень похож на Ворону. Он только значительно больше, многоводнее, течение его быстрее, омуты глубже. Да и рыбы в нём, пожалуй, больше. Впадает Хопёр в Дон немного ниже станицы Вешенской, где живёт наш замечательный писатель М. А. Шолохов. На Хопре, близ города Новохопёрска, есть большой государственный заповедник. В этом заповеднике живут на воле умные работяги - бобры. Суру мы знаем только в её нижнем течении. Мы много слышали о ней, и нам хотелось побывать там. Мы купили в Шумерле (районном центре Чувашской АССР) лодку и отправились вниз по Суре, рассчитывая проплыть до впадения её в Волгу около города Васильсурска, а потом порыбачить и на самой Волге. Сура - глубокая река и настолько быстрая, что подниматься вверх довольно тяжело. Берега здесь большею частью обрывистые, заросшие непролазным кустарником. Палатку разбивать неудобно. А если встречались песчаные отмели, то они редко были такими, чтобы на них захотелось остановиться и пожить хоть несколько деньков. Поэтому мы и отдавали предпочтение уютным, обжитым нами рекам - Вороне и Хопру. * * * Незабываемые дни и ночи провели мы с товарищем на этих реках. И каждый из этих дней, каждый вечер, каждая ночь и каждое утро для нас неповторимо разные. С каждым из них связано какое-то воспоминание, маленькое происшествие. И, может быть, эти происшествия на первый взгляд совсем незначительны, но для каждого рыболова они полны глубокого смысла. При воспоминании об этих днях и ночах теплеет на душе, забывается возраст и связанные с ним невзгоды. Вот о таких маленьких происшествиях я и хочу рассказать. КУЛИКОВА КОСИЦА На поворотах река Ворона намывает далеко выдвинутые в воду уютные песчаные отмели. Песок на этих отмелях светлый, желтовато-розовый и ослепительно чистый. Он такой ровный, словно специально просеян кем-то через тонкие калиброванные сита. И ни одного следа человека, ни одного окурка, ни одной бумажки! Только у самой кромки берега остались узорные строчки свежих отпечатков лапок куличков. Кулички на Вороне храбрые. В зарослях куги, в камышах или в укрытых заводях и озерках водится великое множество уток, поэтому куликов здесь никто не бьёт. Когда плывёшь по Вороне, кулики долго провожают лодку, низко перелетая на небольшие расстояния вперёд, а как только лодка поравняется с ними, они вновь снимаются с места и вновь с нежным криком летят вперёд и, опустившись на песок, вновь дожидаются. И так они могут провожать вас в течение многих часов. Держатся кулички большею частью парами или небольшими стайками, и редко встретишь одинокого куличка. В своей памяти я надолго сохраню воспоминание об одном куличке. Как-то рано утром мы плыли с товарищем в лодке по красивой излучине вдоль длинной песчаной косы. Ещё издали мы услыхали знакомый крик кулика. Такой он был жалобный, что мы невольно стали всматриваться в ту сторону, откуда доносился этот крик, но нигде не было видно привычной парочки или стайки куличков, перелетающих с места на место. Наконец, почти на самом конце косы, вытянувшейся узким длинным клином, мы увидели одинокого кулика. Он беспокойно перебегал по самой кромке берега, останавливался, снова возвращался на прежнее место. При этом он так тоскливо и жалобно кричал, раскачиваясь на своих тоненьких ножках, словно безнадёжно звал кого-то. Мы остановили лодку совсем близко от куличка, но он не улетал и всё продолжал печально кричать, перебегать с места на место. "Наверное, он зовёт свою подругу, - подумали мы, - может быть, она улетела с другим куличком, а может быть, её схватила и унесла в омут прожорливая щука... " Щуки нередко утаскивают даже утят. Вот и теперь, притаившись в корягах недалеко от конца песчаного мыса, щука, как обычно, подстерегала играющих на отмели мелких рыбёшек. Возможно, она увидела стоящих в воде куличков, стремительно бросилась, схватила одного и унесла глубоко под корягу. "Поэтому-то он и не уходит с этого места", - подумали мы. Весь день мы то и дело вспоминали нашего куличка. На обратном пути, вечером, подплывая к знакомой отмели, мы опять услыхали его крик. Он бегал по тому же месту, всё так же смотрел в воду, так же раскачивался и так же безнадёжно и печально кричал. Много мы отдали бы тогда за то, чтобы как-то утешить бедного куличка, помочь ему. Не знаю, есть ли у этой отмели какое-то местное название, но мы с тех пор называем её "Куликова косица". У ХОРОШАВСКОГО ПЕРЕКАТА Мы поднимались в своей лодке вверх по Вороне. Течение здесь довольно быстрое, гребли мы давно и поэтому начали уже подумывать об отдыхе. В одном месте, недалеко от деревни Хорошавки, где Ворона сильно сужается, мы увидали, что река вся перегорожена частоколом и густо переплетёнными ветками. Только у самого берега оставлен узенький проход, в который едва могла пролезть лодка. На середине плетня на здоровых кольях был сделан помост, застеленный большой охапкой сена. Под этим помостом оставался проём - незаплетённый кусок частокола, куда устремлялась вода. Такое сооружение называется на Вороне "сежей". Во всю ширину проёма устанавливается сеть, от которой идут верёвки на верх помоста. Ночью проходящая рыба не может пролезть сквозь густой плетень, а потому вся устремляется в оставленный проём и неминуемо попадает в расставленную сеть. Человек, сидящий на помосте, дождавшись, когда рыбы набьётся много, просто подтягивает верёвки и вынимает попавшуюся рыбу. Подобный хищнический способ ловли рыбы строго запрещён, но, к сожалению, в глухих местах браконьеры безнаказанно пользуются им. - Вот бандиты! И здесь безобразничают! Это кто-нибудь из хорошавских. Давай, Пётр, сломаем всё к чёрту! - сказал Борис. Сломать было не так-то просто. Нужно было выдернуть все забитые в дно реки колья, а потом разрубить топором и разбросать переплетавшие их ветви. Жалко, что сеть браконьеры всегда предусмотрительно на день уносят. Её мы разрубили бы с особенным удовольствием! Когда течение унесло последние остатки сежи, мы с новыми силами заработали вёслами. - Вот придёт сегодня вечером хозяин сежи со своей сеточкой и скажет нам спасибо за то, что мы разорили всё, позаботились о его здоровье: ведь ночью на реке и насморк можно схватить!- острил Борис. - Да! А потом он придёт ночью и хорошим колом отблагодарит нас, - вторил я ему. За разговорами мы незаметно подъехали к намеченному ранее месту, где хотели на ночь разбить палатку. Много раз в прошлые годы мы проплывали мимо этого песчаного полуострова, но никогда ещё не были на нём. Между намытой узкой косой и непролазными зарослями тальника образовался маленький заливчик, где удобно было поставить лодку. Напротив, на высоком обрывистом берегу, стоит лес. По неглубокому овражку в реку сбегает говорливый ручеёк. Ниже полуострова есть небольшой перекат. Войдя в заливчик, мы привязали лодку, выгрузили из неё свои вещи и на нехоженом, чистом песке быстро разбили палатку, поужинали, напились чаю и долго сидели у затухающего костра, отдыхая и любуясь наступившей тёплой ночью. Тишину нарушали только едва слышное журчание лесного ручья да тонкие, звенящие песни наших недругов - комаров. Когда потемнели последние угольки костра и комары особенно ополчились на нас, мы забрались в палатку, улеглись и скоро уснули. Среди ночи, когда особенно крепко спится, мы оба вскочили от сильного удара по палатке. Кто-то так стукнул по ней, что она повалилась. У меня сразу же мелькнула мысль, что это напали на нас хорошавские браконьеры, у которых мы разрушили сежу. С криком "застрелю!" Борис первым выскочил из палатки, а вслед за ним, путаясь в накрывшем меня полотнище, схватив топор, выскочил и я. Но кругом не было ни души... Высоко в небе висела полная луна, светло было так, что хоть газету читай, и было так удивительно тихо, так мирно... Даже писка комаров не было слышно. Только нежно продолжал журчать ручеёк да где-то в лесу знакомая, но неизвестная нам ночная птица кричала своё унылое: "Ста-уш-ка, ста-уш-ка, ста-уш-ка!" (Мы с Борисом так и звали птицу - "старушка".) Мы стояли растерянные перед завалившейся палаткой, и вид был у нас, наверное, довольно смешной: заспанные, растрёпанные, один с ружьём, другой с топором, мы недоуменно смотрели по сторонам: то на порушенную палатку, то на освещённые луной кусты тальника, то на тёмный и таинственный лес на другом берегу, то искали на песке несуществующие следы исчезнувших злоумышленников. Немного придя в себя, Борис нагнулся к палатке, осмотрел её, потом чертыхнулся, встал и сказал сердито: - Это нам вперёд наука. Теперь, когда будешь ставить палатку на песке так близко от воды, забивай колышки поглубже, а то в другой раз мы так легко не отделаемся. Понял? - Это-то я, Боря, сразу понял и учту в дальнейшем. А вот только одно я не понял: на кого ты орал "застрелю" и зачем с ружьём голышом выскочил? - А зачем ты, Петя, топорик прихватил? - Как - зачем? Чтобы укрепить вновь колышки покрепче! Мы оба весело рассмеялись, укрепили палатку, но спать нам уже не хотелось. ПОЧЕМУ Я НЕ ПОЮ Я очень люблю петь. И раньше я всё время пел. Делал что-нибудь - пел, загорал на песочке - пел, сидел у костра - пел, плыл в лодке - пел. Даже когда ловил рыбу и то тихонько мурлыкал себе под нос. Только когда ел или спал, ну тогда, может, и не пел и не мурлыкал. Но теперь уж давно не пою. Правда, это не совсем так: я и сейчас пою, но только если около меня никого нет. Да и пою я теперь не очень громко. Больше мурлыкаю. А сколько я знаю разных песен, романсов, арий - не перечислить! И пел я их всегда с душой. И теперь я пою с душой, но только это бывает реже, так как много души в мурлыканье не вложишь. Ведь у меня, наверное, есть способности к пению. Я легко усваиваю мотив и могу петь всё, что угодно. Могу петь и грустные народные песни, и трогательные романсы, и героические арии из известных опер. Да всё, что хотите! Любовь к пению у меня с детства. Я был совсем ещё мальчиком, а уже пел и даже выступал на школьных вечерах. Несколько раз даже на левом клиросе в церкви певал. Тогда у меня был альт. Ну, а теперь, конечно, альта у меня нет, но зато я могу петь любую партию. Всё, что поёт Козловский, я пою; что пел Шаляпин - пою. Даже репертуар Вари Паниной и Христофоровой - и это пою. Вот только всегда мне не очень удавалось петь так, как пела Русланова. Не получается у меня так залихватски, как у неё! И всё, что знаю, я раз по сто пел Борису за годы, которые мы вместе рыбачили. Он даже и не просил меня петь. Я всегда пел, а он слушал. Ему, видно, нравилось, что я пою. Он никогда не сказал, что у меня что-нибудь плохо получается. Наоборот! Если я почему-либо надолго замолкал, он с беспокойством спрашивал меня: - Тебе что, нездоровится? Заболел? - Нет! А что? - Да что-то ты замолчал. Спой-ка лучше! Я, конечно, снова с удовольствием запевал. А вот однажды сидели мы с ним как-то в Тамбове на вокзале, дожидались поезда на Москву. До поезда долго ещё было, и мы зашли в буфет пообедать. Ну, закусили там, пообедали, сидим прохлаждаемся, вспоминаем Ворону, которую только что оставили. Строим планы уже на будущий год. И как-то, слово за слово, перешли на нашу давнюю дружбу, как у нас всё хорошо получается... Вот Борис тут и скажи: - Не могу я себе представить товарища по рыбалке лучше, чем ты. Наверное, такого другого нет. Вот только разве... есть у тебя один недостаток... - Какой же, Боря? - спрашиваю я. - Скажи, пожалуйста... Я не обижусь. - Да ничего! Людей без недостатков нет, а твой и совсем маленький! - Нет, уж ты лучше скажи, а то я всё время об этом буду думать. - Ну ладно, скажу: поёшь ты!.. Только, пожалуйста, не обижайся. Да я уже и привык к твоему пению. Я сказал, что, конечно, не обижаюсь. Но с тех пор вот я и перестал петь на людях. ДЖЕК-РЫБОЛОВ На Вороне, в районе Инжавина, встретили мы старого охотника. Он словно сошёл с перовской картины "Охотники на привале", уселся с нами у костра и чуть не до самого утра рассказывал нам всякие истории, одна невероятнее другой. Он даже и лицом немного напоминал перовского героя. Вот послушайте, что он рассказал нам про свою собаку. Я постараюсь сохранить по возможности даже его своеобразные выражения. - Была у меня собака ирландской породы. Сеттер называется. А по кличке Джек. Шерсть рыжая, длинная, блестящая! Красивая была собака! И на охоте хоть куда! Ведь вот сколько их я нагляделся в своей жизни, сколько разных собак у меня самого перебывало в руках, а другой такой, как Джек, не встречал! Только что не разговаривала. А ума у него было поболе, чем у другого охотника. Всем на удивление был мой Джек! Ни одного охотника в округе не было, который не просил бы уступить ему Джека. Бо-о-льшие деньги мне за него давали, но я ни за какие тыщи не соглашался продать Джека. Один раз даже увели его у меня. Пропадал недели две, а потом всё же сбежал и дорогу домой нашёл. Золотая была собака! Да что вам рассказывать о такой собаке! Вы оба не охотники, поэтому всё равно в охотничьих статях собак не разбираетесь. Да и не об этом речь сейчас. Я хочу рассказать вам о другом: Джек очень любил ловить рыбу. Что? Не верите? Жалко, умер караульский объездчик Иван Александрович, а то спросили бы у него! Это он увёл Джека. Конечно, Джек не спиннингом ловил рыбу, не нахлыстом. Всё-таки животное, не человек же! А вот на поплавочную большой был любитель. Бывало, только возьмёшь в руки удилище, Джек подбежит и глаз не спускает с тебя. Взмахнёшь удилищем, поплавок не успеет воды коснуться, а уж он провожает поплавок глазами и смотрит, куда тот упадёт. Если закинешь хорошо, Джек завиляет задом, сядет поудобнее и глаз не спускает с поплавка. А если случится как-нибудь нескладно забросить, ну, скажем, поплавок не встанет, так Джек сейчас же подаёт свой голос, словно выговаривает: "Наплыв, наплыв велик! Наплыв велик! Убавь! Убавь!" Ну, а уж если поплавком сильно шлёпнешь по воде или нечаянно концом удилища хлопнешь - беда! Засрамит! Так облает, что, бывало, стыдно станет. Вот так раскинешь штук пять-шесть удочек, воткнёшь их слегка в землю или положишь на рогаточки и смело можешь отдыхать или отлучиться по своей надобности. Как только начнёт клевать, как только поплавок дрогнет, Джек сейчас же подаст голос. Моё дело тогда только подсекать да вытаскивать рыбу. Иной раз задремлешь где-нибудь в тенёчке - всё равно разбудит! А однажды было так. Рыбачили мы с приятелем Мишей Валюгиным на Старой Вороне. Ещё с вечера пришли туда, чтобы на утренней зорьке половить. Развели, конечно, костёр, чайничек вскипятили, поели, попили... А пока суд да дело, за разговорами и не заметили, как короткая летняя ночь кончилась и начало светать. Миша взял свои удочки и решил пойти на мысок, где Старая Ворона выходит к Новой Вороне. А я остался. Уж очень мне нравилось это место, да и рыбы здесь я всегда много брал. Особенно щуки здесь здоровы были! Но вот напасть! Часа два мы с Джеком сидели, а поймали всего только двух махоньких окуньков. Насадил я их обоих на жерлицы и поставил одну прямо с обрыва (это где сваи от старой мельницы остались), а другую раскинул в протоке, за кугой. Уж солнышко поднялось высоко, а кроме двух окуньков - ни одной поклёвки! Поплавки хоть бы раз дрогнули. А что всего удивительнее - и щука не хотела брать! Рогульки жерлиц висели как мёртвые. Пригрело меня солнышко, стал я носом клевать и заснул незаметно. Видно, так я крепко спал, что и не слыхал, как лаял Джек. Проснулся я оттого, что кто-то тыкал мне в лицо чем-то холодным. Открываю глаза - а это Джек. Стоит около меня, тычет мне в щёку своим носом, а в зубах леску жерличную держит. Вскочил это я, сон как рукой сняло. Вижу, жерлица вся размотана и морда у Джека дёргается. Схватил я леску и чувствую, что на конце её сидит что-то основательное. Стал я выбирать леску - она и зачертила, и зачертила по воде! Здоровенную щуку выхватил. А Джек-то, Джек-то! И прыгает, и лает, и волчком крутится! Рад, что такую щуку поймал. Кило пять, а то и шесть в ней было! ОТКУДА ПОШЛА СЛАВА О БОРИСЕ Уже три-четыре года во время отпуска мы с Борисом плавали по Вороне, ловили спиннингом рыбу; нас хорошо знали мальчишки прибрежных селений, но смутно представляли себе колхозницы, и уж почти ничего не знали о нас колхозники. Все сведения о нас исчерпывались одной фразой: "Да катаются тут на лодке двое москвичей, жируют и рыбу удочкой с каким-то колесиком ловят". Вот и всё. А уж делать какую-то разницу между мною и Борисом - об этом и речи быть не могло. Мы оба были просто "два москвича". Но вот к Борису вдруг, в один день пришла такая слава, что о нём узнали все, кто хоть раз побывал на Вороне, в районе между Инжавином и Караулом. Дело было так. В воскресный день плыли мы в своей лодке вниз по Вороне. Миновав Куликову косицу, мы подплывали к деревне Криволучье. Река тут несётся быстро, петляя между обрывистыми берегами, подмывая их и образуя водовороты. Глубоко в тёмной воде извиваются длинные косы ярко-зелёных водорослей. Ещё издали мы заслышали песни, гармошку: в Криволучье гуляли. Когда мы миновали последнюю излучину, перед нами открылась деревня, а на берегу реки сидели кучками колхозники. Парни с гармошкой и девчата - отдельно, а солидные колхозники - отдельно. Как только мы показались на виду, песни и гармоника умолкли и все уставились на нас. Мы подплыли к берегу, поздоровались. Борис остался в лодке, а я взял ведёрко и пошёл в деревню за молоком. Наверное, прошло не больше получаса, как я вернулся из деревни. Выйдя к реке, я с тревогой увидел, что берег опустел и все сгрудились в тесную кучу около того места, где я оставил в лодке Бориса. "Что-то случилось", - подумал я и быстро пошёл к реке. Лодка стояла на месте, а Борис держал в руках свой спиннинг и что-то рассказывал окружившей его толпе. Кто-то взмахивал руками и ахал, ктото качал головой и чмокал языком, а парни внимательно слушали Бориса, рассматривали спиннинг, катушку, наперебой задавали вопросы. На дне лодки, в подвёрнутом подсачке, лежал едва поместившийся там огромный красавец жерех. Я впервые видел такого! Когда мы его потом взвесили, в нём оказалось 4 килограмма 700 граммов. Он так запутал блесну в сетке подсачка, что Борис, видимо, не смог её распутать и обрезал леску, оставив блесну с тройником и поводок с грузилом в подсачке. Когда я подошёл к Борису, он сказал мне, что поймал этого жереха, пока я ходил за молоком. Вот его просят опять закинуть спиннинг и опять поймать "ещё такую же рыбину", но его блесна слишком запуталась в подсачке, а другой такой у него нет. Я понял, что Борис не хочет ещё раз забрасывать спиннинг, и поддержал его: нам и так давно пора быть в Карауле, а то мы поздно туда попадём. Так мы и уехали. Когда мы отъехали от Криволучья, Борис рассказал мне, что сначала к нему приставали ребятишки: "Ну, кинь, дяденька! Покажи, как вы ловите!" Потом подошли взрослые и тоже стали просить забросить и показать, как работает наше "колесо". Они слышали об этом, а вот видеть ни разу не приходилось. Конечно, Борис не мог отказать и без всякой надежды на то, что у него "по заказу" схватит какая-нибудь рыбинка, забросил блесну. Не успел он начать подмотку, как у него так рвануло, что от неожиданности чуть не вырвало из рук спиннинг. Когда же он подсек, то сразу почувствовал, что блесну схватил большой хищник. Леска туго натянулась, удилище согнулось. Он включил тормоз, катушка затрещала. Все обступили его. В это время жерех выскочил высоко из воды, дал "свечу" и с грохотом шлёпнулся обратно. Все ахнули: решили, что рыбина ушла. Потом, видя, как Борис медленно, но настойчиво подматывает туго натянутую леску, закричали: "Есть, есть! Не сорвалась!" Борис несколько раз подводил жереха близко к лодке, пытался подхватить его в подсачек, но это удалось ему не сразу: подсачек был не по рыбе. Вся деревня переживала борьбу с жерехом и дружно ахала при каждой неудачной попытке захватить жереха в подсачек. Когда наконец жерех был подцеплен подсачком и лежал на дне лодки, Бориса стали просить ещё разочек кинуть блесну. Но, чтобы не портить впечатления, Борис отказался снова бросать. Вот с этих-то пор и пошла молва, как здорово ловит рыбу "один москвич". Уже не два, а именно один! "Махнёт удочкой, колесико завертится, он - дёрг! Есть рыбина! Махнёт ещё раз - ещё рыбина!" А обо мне, наверное, говорят: "С ним ездит ещё один. Но тот не ловит, а только за молоком ходит". КАК БОРИС ОБМАНУЛ ЖЕРЕХОВ Жерех - рыба капризная. И даже там, где их очень много, поймать жереха бывает не так-то просто. А вот Борис был большой специалист по этой части. Однажды на Хопре, на перекате под хутором Бесплемянным, я целое утро охотился за жерехами. Руки себе отмотал, забрасывая без конца спиннинг. Подкидывал блесну прямо в места всплесков, менял эти блесны одну за другой, ставил то вращающиеся, то колеблющиеся, то серебристо-белые, то жёлтые латунные. Ничего не помогало! Подумать только: на таком месте за битых пять часов я поймал всего-навсего одного глупенького жерешонка. А ведь на перекате шёл такой бой, что было совершенно ясно - здесь резвится большая стая крупных жерехов. Они словно дразнили меня, иногда били у самой лодки, а блесну мою и замечать не хотели. Усталый и злой вернулся я к нашей палатке. - Это и весь улов? - удивился Борис. - Немного! За обедом я рассказал, что делалось на перекате и как были напрасны все мои попытки поймать хотя бы одного хорошего жереха. Борис внимательно выслушал меня, расспросил о подробностях и сказал, что завтра пораньше он обязательно поедет на перекат и постарается привезти мне парочку из тех, которые не пожелали брать мои блёсны. - Тут, брат, сноровка требуется. Нужно так преподнести им блесну, чтобы они в драку бросились за ней. - Что же ты сделаешь? Почему за моей блесной не бросались, а за твоей бросятся? Ведь твои и мои блёсны одинаковы. Борис хитро подмигнул мне. - Сейчас не скажу. Вдруг и у меня не возьмут? Скажу потом. После обеда я пошёл на хутор в магазин, а когда вернулся, то застал Бориса сидящим на корме лодки, и перед ним на скамейке в разных коробочках аккуратно лежали разные блёсны, тройники, грузила, поводки. Здесь же были ножницы, тонкая проволока, обрезки консервной банки, напильничек, кусачки и ещё какие-то коробочки. - Ты что это, Боря? Уж не переучётом ли занялся, как магазин в Бесплемянном? Я ведь туда напрасно проходил. Или ты собираешься устроить распродажу уценённых рыболовных принадлежностей? - Не угадал! Просто готовлюсь к завтрашней встрече с жерехами. И вот если уж и у меня завтра ничего не выйдет, тогда могу устроить дешёвую распродажу этих снастей. Конечно, мне очень хотелось узнать, что же такое мастерил Борис, но показывать своё нетерпение я тоже не хотел и сделал вид, что меня не так уж это интересует и я свободно могу подождать до завтра. Наутро была моя очередь быть дежурным по лагерю. Поэтому я встал раньше Бориса, разжёг костёр, поставил на него чайник, а пока он закипал, я протёр лодку, снёс в неё весло, якорь, подсачек; потом заварил кофе, разогрел напечённые вчера оладьи, на куске брезента "накрыл на стол" и разбудил Бориса. Позавтракав, Борис взял свой спиннинг, сумку с рыболовными принадлежностями и сел в лодку. - Сейчас половина шестого. Дольше чем до одиннадцати часов я не проловлю. Поэтому около двенадцати я буду дома, - сказал Борис. - Ни пера ни пуха! - пожелал я Борису. - Иди к чёрту! - ответил он как полагается и оттолкнулся от берега. Должен сознаться, меня очень интересовало: поймает Борис крупных жерехов или, как я, приедет пустым? И что он такое мастерил из жестянки? Ведь не блёсны же! У нас много разных блёсен, и глупо было бы заниматься самоделками из консервной банки. Время тянулось медленно. Я то и дело смотрел на часы, всё убрал, помыл, почистил, проветрил, приготовил основательный завтрак (мы говорили: "второй завтрак", так как часов в пять мы ещё обедали). Я несколько раз выходил на мысок посмотреть, не видно ли лодки Бориса. Наконец-то Борис приехал. - Ну, как дела? Будешь распродавать свою снасть? - спросил я. - Нет, думаю подождать. Не такие уж плохие снасти. Может быть, лучше тебе перейти со спиннинга на поплавочную? - смеялся Борис. - Вон посмотри в ларе, что можно умеючи поймать на мои плохие снасти. Я открыл крышку кормового отсека - и обмер! Там лежали три огромные серебряные рыбины! Когда мы их взвесили, то все три они потянули около семи с половиной килограммов. Видя моё изумление, Борис изменил свой небрежный тон и уже с явным удовольствием рассказал, как поймал этих жерехов, и показал мне свои снасти. - Ты вчера мне рассказывал, что при каждом ударе жереха из воды выскакивала большая россыпь мелких рыбёшек. Значит, еды для жерехов предостаточно. И едва ли крупный жерех предпочтёт нашу одиночную металлическую рыбину, да ещё какую-то не совсем обычную целой стае живых, привычных рыбёшек. Но, как и всякий хищник, он жаден не только тогда, когда голоден, но и тогда, когда добыча может достаться другому. Отнять у другого - вот что захочет сделать даже сытый жерех. Вот на этом я его и обманул. Видишь, что я сделал? Действительно, придумано было ловко! Борис вырезал из консервной банки маленький пропеллер длиною в 20-22 миллиметра, пробил гвоздиком в середине тонкую дырочку и вдел его на конец спиннинговой лески между двумя бусинками. Чтобы пропеллер мог легко вращаться между бусинками, не сдвигаясь с места, на леске с обеих сторон он сделал узелкиограничители. Теперь на самый конец лески обычным способом он привязал за одно ушко грузило, а к другому ушку грузила - через заводное колечко - он прицепил хорошо наточенный тройничок. К этому же ушку грузила, как обычно, он надел поводок с обычной блесной. Теперь заброшенная блесна со своим тройничком при подмотке будет бежать вслед за грузилом (где есть свой тройничок), перед которым поблёскивает вращающийся маленький пропеллер. Жерех, очевидно, приняв убегающее грузило с пропеллером за настигаемую добычу, а блесну - за соперника-хищника, бросается отнять добычу или схватить самого соперника. В обоих случаях он платится за это тем, что попадает в подсачек спиннингиста. Нечего и говорить, что я в тот же день под руководством Бориса сделал и для себя несколько таких снастей. И много, много раз эта снасть нас выручала. А уж если очень разборчивая была рыба, например голавль, и не хотела брать совсем, мы привязывали к обоим тройничкам ещё маленькие красные шерстинки, вроде как бы рыбьи плавнички. Но чаще, для неприхотливой рыбы, мы совсем не мудрили и просто к грузилу прицепляли тройник. Этого для прожорливой щуки было вполне достаточно. АГРЕССИВНЫЙ ЧИКАМАС На Хопре многих рыб называют совсем не так, как у нас. Там говорят не окунь, а чикамас, не лещ, а чебак, не судак, а сула. Там и повадкито у рыб не такие, как у наших. Вот посудите сами! Наш окунь - рыба как рыба: в меру осторожен, в меру храбр. Как бы ему ни было любопытно, он зря не полезет сам в руки к рыболову и, уж конечно, не будет преследовать добычу, которая значительно крупнее его. Правда, увидав играющую блесну, которая "удирает" от него, он так может возомнить о себе, так увлечётся и до того войдёт в азарт, что бросится на блесну, которая почти одного с ним размера. Это бывает! Но чтобы погнаться, скажем, за вошедшим в реку щенком или за купающимся мальчишкой - до такого безрассудства уж он, конечно, не дойдёт! Но хопёрский чикамас - другое дело! Сначала я не замечал в чикамасе никакого отличия от его собрата, нашего окуня: и держится он в таких же местах, и, схватив блесну, ведёт себя так же. Помню, как первый раз я попал на Хопёр и ловил там рыбу с местным рыболовом. Забросил я спиннинг, почувствовал рывок и, подматывая блесну, говорю своему товарищу: - Хороший окунёк попался! Тот посмотрел на меня как-то удивлённо. Я ещё подумал тогда: "Эге! Видно, не часто ты ловил окуней на спиннинг, если удивляешься, что я, ещё не подтянув блесну, уже заранее знаю, кого я поймал!" Ведь окунь так характерно дёргает блесну, как ни одна рыба, а поэтому всегда узнаёшь его. Действительно, окунёк оказался порядочный. Я освободил его от блесны и показал своему новому знакомому. - Хороший окунёк! - сказал я. - Хороший чикамас! - сказал мой новый знакомый. - Какой чикамас? Окунь! - У вас - окунь, а у нас - чикамас! Вот так и произошло моё знакомство с хопёрским чикамасом, и я долго думал, что всё отличие окуня от чикамаса только в названии. Но вот однажды пошёл я с этюдником на присмотренное местечко. Со мной попросился Лёнька, сынишка хозяина, у которого я остановился. Он быстро накопал червей, взял своё корявое удилище, и мы отправились. Пока я писал этюд, Лёнька старательно хлопал поплавком по воде, переходил с одного места на другое, но у него ничего не ловилось. Скоро он воткнул своё удилище в песок подальше от берега, скинул рубашку, полез в воду и стал барахтаться на отмели. Вдруг он выскочил из воды и кричит мне: - Дядя Петя! Мне чикамас не даёт купаться. Он гоняется за мной! - Ну, а ты за ним гоняйся, - посоветовал я. - Я боюсь! Он большой и всё за ногу норовит ухватить. Он мне удилище не даёт взять! Сначала я думал, что Лёнька просто нарочно говорит, чтобы втянуть меня в игру, и я сказал, чтобы он играл один. Лёнька замолчал, но я увидел, что он действительно чего-то боялся и всё не мог подойти к своему удилищу. Меня взяло любопытство, я встал, подошёл к берегу и посмотрел в воду. Вода была чистая. Освещённое солнцем песчаное дно было хорошо видно. И никакого страшного чикамаса не было. - Где же твой страшный чикамас? - Он там, около удилища, спрятался. А как только я пойду туда, он сейчас же выскочит - и за мной! - Ну, не бойся, ступай. Я здесь постерегу и не дам тебя в обиду. Лёнька посмотрел на меня, потом на воду и осторожно пошёл к воткнутому в песок удилищу. Не успел он сделать трёх-четырёх шагов, как бросился обратно. - Вот он, вот он! - кричал Лёнька, высоко подбрасывая ноги. Действительно, прямо под ногами у Лёньки я увидел чикамаса: он преследовал Лёньку. Вот так чикамас! Я решительно вступил в воду и пошёл к удилищу, но агрессивный чикамас и меня не испугался. Он буквально по пятам следовал за мной. Я попробовал повернуться и сам пошёл на него. Тут чикамас, видимо, решил, что напролом лезть не стоит, и стал отступать от меня. Однако ушёл он не дальше, чем на один-два шага, и стоило мне взять удилище и пойти к берегу, как он снова стал чуть не тыкаться в мои ноги. Тогда я был просто обескуражен таким поведением чикамаса и подумал: "Нет, не только названием отличается хопёрский чикамас от нашего окуня! Видно, у него и характер другой!" Но потом, не раз наблюдая подобные чикамасьи фокусы, я понял, что ему нужны были не мы с Лёнькой, а те маленькие, юркие рыбёшки, которые называются песчаниками. Эти рыбки при малейшей опасности быстро-быстро зарываются в песок, и, когда ступаешь босыми ногами по дну, иногда чувствуешь, как кто-то щекочет твою подошву. Это значит, что ты наступил на спрятавшегося песчаника, вот он и копошится под ногой. Когда ты его так потревожишь, он сейчас же перебегает на другое место, юркнёт в песок и начнёт быстро зарываться. Тут-то, во время такой перебежки, его чикамас и хватает. Когда я рассказал об этом Лёньке, он сразу перестал бояться чикамасов и даже придумал свой способ помогать им лакомиться песчаниками. Он заходил в воду с палкой и ковырял ею дно. Когда появлялся чикамас, он только приговаривал: - Вот, иди сюда, иди сюда! Но, конечно, для безопасности Лёнька брал палку подлиннее и копал дно как можно подальше от своих ног. На всякий случай! ХОПЁРСКИЙ ЧЕБАК Что касается нашего леща и хопёрского чебака, то здесь с первого знакомства заметишь разницу. Возьмём нашего леща. Хорошая рыба, что и говорить! А ведь далеко не каждый из наших рыболовов может рассказать, что он "сегодня здоровых лещей наловил" на Протве, или на Наре, или на другой подмосковной речке. И рассказать об этом просто, спокойно, как о чёмто обычном, неудивительном, не ожидая от слушателей восклицаний и не рассчитывая поразить их. Обычно у нас рыболов-лещатник заявляет о своих успехах нарочито небрежным тоном, всячески желая привлечь как можно больше доверчивых слушателей и - что греха таить! - нередко выдавая за "хо-о-ро-шего леща" просто маленького подлещика. Конечно, я допускаю, что кое-кому действительно удаётся иногда поймать настоящих лещей. Но сколько с этим сопряжено утомительных хлопот, далеко не всегда оправданных! Посудите сами. Надо заранее расчистить в воде облюбованное место, куда хотят заманить эту вожделенную рыбину, потом в течение многих дней бросать на это место прикормку, чтобы лещи приучились ходить сюда питаться, как в общественную столовую. Бросают утром и вечером то круто сваренную пшённую кашу, то мочёный горох, то фарш из мелко нарубленных земляных червей, то жмых, то пареную пшеницу. А потом раскинут на этом месте свои удочки и часами сидят ждут, пока какой-либо рассеянный или чересчур жадный и отчаянный лещ неосторожно схватит вместо безобидной прикормки острый крючок и поплатится за это, оказавшись в сумке хитрого рыболова. А вот на Хопре дело иное! Там чебаки куда менее привередливы, чем наши лещи. Их там ловят все, кому только не лень. И уж никто не будет выдавать стограммового чебачонка за настоящего мерного чебака. Ну, разве уж только какой-либо совсем неуравновешенный рыбак в азарте немного прибавит весу пойманному чебаку, не это всё равно никакого впечатления на окружающих не произведёт. И ещё вот что. У нас о том, чтобы ловить лещей спиннингом, на самую обыкновенную блесну, без насадки, и речи быть не может! А на Хопре чебаков я сам несколько раз вылавливал спиннингом. И здоровых! Но самое главное - я при этом совсем и не старался их ловить, и никаких ухищрений с моей стороны не было. Просто, как обычно, забрасывал спиннингом блесну, рассчитывая поймать щучку, чикамаса, вообще - что придётся, а выводил чебака. И не один раз! Можете спросить об этом Бориса. Он подтвердит. Думаю, что хопёрские чебаки просто не такие учёные, как наши лещи. Их поэтому и обмануть разными приманками легче, и они чаще попадаются на удочку. Да и ходят они скопом, целыми косяками. Теснятся, толкаются, не видят идущую блесну, ну и напарываются на острый тройник хвостом, брюхом, за спину, за жабры. Чем ни попадя! А вот наши лещи идут степенно, в одиночку, осторожно осматриваются, и их на простую блесну не зацепишь. ... Вот разницы между нашим судаком и хопёрской сулой я пока ещё толком сам не уловил. Единственно, что я установил, - это то, что судаков мне приходилось ловить на спиннинг и на Медведице, и на Суре, и на Наре, и даже на Уче, а вот сула хопёрская мне ни разу не попадалась. Хотя, надо сознаться, все местные рыболовы и прочие жители уверяли меня, что в Хопре сулы сколько хочешь! А может быть, между сулой и судаком разница в том и заключается, что суда идёт на удочку только к своим хопёрским рыболовам? ВАНЯ-РЫБОЛОВ Живёт по берегам речек с чистой светлой водой небольшая птичка. Она немного больше нашего воробья. Особым изяществом фигуры она не отличается, но зато до того эта птичка ярко окрашена, что просто загляденье! Маховые перышки на её крыльях тёмного сине-зелёного цвета, спинка ярко-бирюзовая, а животик оранжевый. На головке и шейке голубые поперечные полоски по черно-зелёному фону, горлышко оранжевое, с белыми пятнышками, а клюв чёрный-чёрный и длинный. Называется эта птичка зимородок. Живёт зимородок у речек не зря! Он большой охотник до свежей рыбки и очень ловко её ловит. Недаром на Хопре его зовут "Ваня-рыболов". Мне это прозвище так понравилось, что я теперь иначе и не называю эту милую птичку. Летит Ваня-рыболов над рекой, очень низко летит, почти касается воды, летит как стрела - прямо, не вихляя из стороны в сторону, перелетает от одного берега к другому, сверкая, как самоцвет! Зорко следит Ваня-рыболов: не зазевалась ли какая-нибудь глупая рыбёшка, всплывшая кверху, чтобы побаловаться на солнышке? И вдруг - чирк! Ваня-рыболов, как молния, коснулся воды, и вот уже в его длинном клюве трепыхается серебряная рыбка. А сам рыболов продолжает свой полёт, как будто ничего особенного и не случилось. Долетев до берега, юркнёт у самой воды в кусты и только там, в уединении, полакомится своей добычей. Ни разу мне не приходилось видеть, чтобы он когда-нибудь резко изменил направление полёта или повернул обратно. Однажды он чуть не повернул обратно, да и то раздумал. Как-то в знойный полдень, спасаясь от жары, я подплыл в своей лодке под густо нависшие ветви у обрывистого берега. После нестерпимого пекла здесь было замечательно прохладно и красиво, словно в какой-то сказочной пещере. За спиной у меня на крутом берегу стояли корявые стволы огромных ив с непролазной чащей кустарника. Сверху сплошная зелёная крыша из листьев не пропускала сюда солнца. Только кое-где прыгали и светились на воде и на лодке весёлые солнечные зайчики. Листва отражалась в спокойной воде, всё было в зелёном полумраке. Лишь там, где ветви спустились к самой воде, были небольшие окошки-просветы, в которые виднелись кусочки знойного неба и нагретой солнцем воды. Сидел я очень тихо. Вдруг предо мною что-то мелькнуло и с лёгким шумом пронеслось над головой. Я поднял глаза и увидал на ветке прямо над собой Ваню-рыболова. В клюве у него билась небольшая рыбёшка. Он уставился на меня испуганными глазками-бусинками и замер. Он никак не ожидал подобной встречи! Я перестал шевелиться и только отвёл немного в сторону глаза. Тогда Ваня-рыболов, увидав, что его не трогают, сначала покрутил головой в разные стороны, словно высматривая, где бы лучше устроиться, потом вспорхнул и перелетел вперёд и чуть повыше. Там он укрылся за листочками и спокойно начал расправляться со своей добычей, а я продолжал сидеть не шевелясь, хотя мне и хотелось занять более удобное положение. Но Ваня-рыболов и не думал торопиться. Вдруг что-то упало передо мной прямо в лодку. Это был хвостик рыбки. Я поднял голову. Ваня-рыболов высунулся из-за своего укрытия и долго зыркал глазами то на упавший хвостик, то на меня. Но как ему ни хотелось подобрать упавший кусочек, он всё же счёл за лучшее оставить его мне, а сам решительно сорвался с места и улетел. Может быть, я и не стал бы рассказывать всё это, если бы у этой истории не было продолжения. А продолжение было такое. Несколько дней спустя ранним погожим утром я взял свой спиннинг, сел в лодку и поехал к перекату, где думал половить голавлей. Не доплыв немного до переката, я перестал грести, спустил якорь и осторожно сплавился по течению до того места, с которого собирался ловить. Берега были ещё затянуты утренним туманом, и они то едва-едва проступали, то исчезали совсем. Обычно я ловлю стоя. Вот и на этот раз, нацепив специальную "голавлиную" блесну с небольшим тройником, я привязал к нему бантик из красной шерстинки и начал забрасывать блесну к самому перекату. Конечно, в это время я не спускал глаз с того места, которое облавливал. Я сделал всего два-три заброса и вдруг увидел, как из тумана вылетел Ваня-рыболов и с лёту сел на самый кончик моего спиннинга. Я был ошеломлён его неожиданным появлением и смелостью. Он спокойно сидел и поглядывал на меня как ни в чем не бывало, словно устроился не на спиннинге, который я держал в руке, а на обычной ветке обычного дерева. Я замер и перестал крутить катушку, боясь спугнуть необычного гостя. Он продолжал спокойно сидеть. Чтобы блесна не села на дно, я осторожно попробовал подматывать леску. Тут Ваня-рыболов переступил несколько раз с лапки на лапку, потом резко сорвался и улетел. Видно, подматываемая леска щекотала лапки, и это ему не понравилось. Как я раскаивался, что пожалел блесну и стал подкручивать катушку! Ловить я перестал и долго ещё смотрел в ту сторону, куда полетел Ванярыболов. А может быть, он на обратном пути пролетит мимо меня. Конечно, я не думал, что он снова сядет ко мне на спиннинг. А вдруг?! Мне вспомнилось, как недалеко отсюда я прятался с Ваней-рыболовом от жары и он угостил меня хвостиком своей рыбки. Может быть, сегодня это и был мой старый знакомый? Может быть, поэтому он так доверчиво и сел на мой спиннинг? И хотя, скорее всего, не он, но мне до сих пор хочется думать, что это был именно тот Ваня-рыболов, а не другой! ЗАВЕДУЮЩИЙ МЕТЁЛКАМИ Особенно памятна мне наша последняя поездка на Хопёр. Мы не были здесь целых двенадцать лет. Уж третий день мы спускались вниз по реке. Как много изменилось за это время! Многие места мы просто не узнавали. Там, где была когда-то большая песчаная коса, теперь вырос густой тальник, а где был высокий берег и деревья подходили к самой воде, Хопёр намыл песчаный пляж, и берег со стеной деревьев далеко отступил от воды. И только по дальним очертаниям меловых гор Бесплемянного да по перекату мы догадались, что уже миновали хутор Захопёрский, не узнав тех мест, где когда-то ловили голавлей, где у нас не раз стояла палатка. С трудом мы узнали и знаменитый Волчий омут под станицей Луковской. И то мы узнали его по очень характерному повороту реки. Широко разлившись, Хопёр здесь спокойно течёт километра два по очень прямому глубокому руслу, а потом резко поворачивает вправо, сужается, и течение его становится значительно быстрее. Берега идут низкие, заросшие мелким кустарником и ольхой, а посредине реки стоят целые острова высоких камышей и куги. И как мы радовались, что время пощадило какие-то приметы знакомой излучины, омута, переката. Тогда сразу ярко вставали в памяти прошлые наши поездки, вспоминались подробно все мелочи. Здесь, на Волчьем омуте, была когда-то очень широкая песчаная коса, а на самом берегу стояла раскидистая ветла, под тенью которой мы часто разбивали нашу палатку. Теперь разросшийся тальник подступил к самой воде, оставив только узенькую полоску песка, а старую ветлу разбило грозой, или она свалилась от старости. От неё остался только трухлявый пень, укрытый молодыми побегами. Мы захотели и на этот раз остановиться на старом месте. Расчистили площадку, поставили палатку, сели у костра и вспоминали свои прошлые стоянки на этом самом месте. Занятые своими воспоминаниями, мы и не заметили, как из-за поворота поднялась вверх лодка, в которой сидел молодой парень. Поравнявшись с нами, он приветливо поздоровался и спросил: - Тоже порыбачить приехали? - и мотнул головой на наши спиннинги. - Вы что, первый раз в наших краях? - Да нет, мы когда-то ловили в этих местах, и частенько. Но это давно было. Последний раз мы были здесь в пятидесятом году, - ответил Борис. - Так вы, наверное, те москвичи, о которых я в станице от многих слышал! Особенно от своего деда. Помните вы его? Савотеичем все его звали. - Как же не помнить! Конечно, помним! Ещё бы! - воскликнули мы оба и рассмеялись. - И с вами мы рады познакомиться, - добавил Борис. - Пожалуйста, причаливайте, попьём чайку, поговорим. Вы не обижайтесь на наш смех. Нам вспомнилась одна весёлая история. Хотите, мы её вам расскажем? - Ну что же, с удовольствием! - ответил молодой человек. Он поставил свою лодку рядом с нашей, вышел на берег и представился: - Меня зовут Валентин. Фамилия - Ракитин. Мы засыпали нашего нового знакомого вопросами. Оказалось, что ему сейчас восемнадцать лет, он учится в Ленинградском мореходном училище и приехал в родную станицу навестить своих. Его дед Савотеич ещё жив, ему пошёл восьмой десяток. Сейчас он гостит у дочери на хуторе Буратском и нянчится с другим внуком. - Вы обещали мне рассказать что-то? - напомнил Валентин. - Видимо, это связано с моим дедом? - Верно, Валя! Вы угадали. Вот послушайте, какой конфуз получился с нами. И мы рассказали ему такую историю. Это было давно. Рыбачили мы в тот год с Борисом на Хопре. После Вороны, где мы знали каждую излучину, омуты и перекаты и где у нас были уже свои излюбленные места для стоянок, на Хопре для нас всё было ново. Целый день мы сплавлялись в лодке вниз, но улов у нас был не богатый. День подходил к концу. Мы проголодались, и пора было выбрать место для стоянки. Позади осталось очень много красивых мест, а вот теперь - куда ни глянь - низина, мелкий кустарник, ольха да заросли камыша. И нет ни одной хорошей песчаной отмели! Мы уже совсем отчаялись найти подходящее место и решили приткнуться к берегу, вскипятить чайник, поесть чего-нибудь и переночевать прямо в лодке. Но только мы стали подгребать к берегу, как увидели в камышах какого-то человека, который, наверное, стоял в лодке, отталкиваясь длинным шестом. Нам были видны только маячивший конец шеста и седая кудлатая голова. Обладатель этой головы сразу перестал толкаться шестом и стал рассматривать нас. Потом он неожиданно громко, словно глухим, закричал нам: - Вы откуда? - Из Москвы. - Покурим? - Покурим, - ответили мы. - Я сейчас, - засуетился старик, - обождите малость! Я сейчас! - И он быстро скрылся за камышами. Мы решили спросить у старика, нет ли поблизости более уютного места для ночлега, а то ведь здесь житья от комаров не будет: сожрут они нас. Не прошло и десяти минут, как зашелестели камыши и показался сначала дед, а потом и его "лодка". Такого чуда судостроительной техники до сих пор нам не приходилось видеть! Это было подобие долблёной лодки. Но её борта были выдолблены настолько коряво, словно её строитель успел только начерно оболванить колоду, как кто-то тут же взял да и столкнул этот "полуфабрикат" на воду. Но самое удивительное было то, что она была кривая и выделывала на ходу такие загогулины, что мы невольно рассмеялись. - Чего ржёте-то? - обиделся дед. - Уж больно хороша лодка у вас, дедушка! Словно огурец кривой. Долго подыскивали такую кривую ветлу? - Ничего! На огурец она и впрямь чуток похожа. Оно, конечно, ваша лодка куда справнее! Да мне что? Чай, мне на своей-то не вперегонки гоняться. А по моему делу она в самый аккурат, лучше и не надо! - Какое же это дело, если не секрет? - А вот вы ехали в лодке-то и небось видели - метёлки в реке на кольях воткнуты? Это они у нас заместо бакенов. Я ими и заведую. Без моих метёлок катер зараз в песок врежется или на колоду напорется. - Да, это дело серьёзное! - Вот то-то! -удовлетворённо сказал дед. - Давайте теперь угощайте папироской-то. Мы покурили, расспросили деда про стоянку, и он сказал нам, что камыши скоро кончатся и совсем недалеко будет хорошее сухое место с песочком. - Рыбы там на перекате страсть много! Иной раз так вдарит, инда вздрогнешь, словно жеребцы купаться бросились. Прощаясь с дедом, мы сказали ему, что проведём на этом месте завтра весь день. А его мы торжественно пригласили приехать к нам туда в гости. Место оказалось действительно очень подходящим, с чистым жёлтым песочком, окружённым зарослями тальника. Река здесь была широкая, открытая, с высокими сухими берегами. Разбив палатку и наскоро приготовив себе чай и нехитрую еду, мы так же быстро поели и, растянувшись в палатке, мгновенно заснули. Утром, когда ещё не взошло солнышко, Борис взял свой спиннинг, сел в лодку и поехал к перекату, чтобы поймать к завтраку хотя бы одну из тех рыбин, о которых рассказывал дед. Я остался дежурить по лагерю. Часа через полтора Борис Петрович приехал и привёз одного жерешка и одного голавля. Правда, они были не такие "агромадные", как их рекламировал дед, но всё же для лёгкого завтрака троим они годились. Мы ждали гостя. Зажарили рыбу, обваляв её в сухариках; сделали из помидоров, огурцов и лука салат, заправили его маслом и уксусом, щедро наперчили злющим перцем. Потом нарезали тоненькими ломтиками копчёной колбасы, заварили кофе, достали из лодки слань, положили её на воткнутые в песок колышки и на этом походном столе красиво расставили всю свою посуду и закуску. Из неприкосновенного запаса мы взяли заветную флягу, привязали её за горлышко к леске и забросили удилищем подальше в воду. А пока наш гость ещё не приехал, Борис решил сделать гренки, а то хлеб у нас стал довольно чёрствым. Мы хотели, чтобы деду было приятнее жевать тёплые хрустящие гренки, чем наш окаменевший хлеб. Гренки были уже готовы, и мы боялись, что они остынут, дожидаясь деда. Но наши опасения были неосновательны: сверху из камышей выплыла неповторимая лодка, и мы снова с интересом смотрели, как она замысловато скользит по воде. Хотя дед приближался очень медленно, а гренки и кофе могли совсем замёрзнуть, мы забыли обо всём и не отрывали взгляда от этого необычного зрелища. - Бывайте здоровы! - приветствовал нас дед, вылезая из своего "огурца". Мы захлопотали, поправляя и охорашивая всё на своём "столе". Я бросился к берегу, взял воткнутое в него удилище и на глазах у деда вытащил из воды необычный улов. - Вот это да! - сказал наш гость, причмокнув языком. - Хитро придумано! - Как вас звать, дедушка? - Да Савотеичем зовите. Меня все так кличут. - Садитесь, Савотеич, к столу, позавтракаем вместе. - Ну что же! Это можно, - сказал Савотеич и присел на корточки около самого носа своей диковинной лодки. Как ни упрашивали мы его сесть "к столу", он долго продолжал сидеть в той же позе и на том же месте, всё время повторяя, что ему "и тут хорошо". Наконец мы всё же уговорили его. При "угощении" Савотеич стеснялся меньше, выпивал и закусывал с явным удовольствием. Особенно пришлись ему по вкусу гренки и копчёная колбаса. Наш салат, как мы ни уговаривали, он так и не попробовал. Отказался и от кофе. - А теперь давайте закурим, - предложил Борис, подавая Савотеичу пачку "Беломора". - А вы нас угостите своим самосадом. Савотеич что-то хмыкнул, достал кисет, свёрнутый обрывок газеты, передал их нам, а сам опять сел на корточки около своей лодки. Он курил сосредоточенно, со вкусом, время от времени рассматривая папиросу, словно видел её впервые или соображал, скоро ли он докурит её до мундштука. - Вот, говорят люди, что у вас, в Москве-то, поезда под землёй ходят? Вы-то ездили, что ль? - заговорил Савотеич, бросив окурок. - Давно уж, Савотеич, ездят под землёй. Теперь уж никому это не в диковинку. И мы начали рассказывать Савотеичу о метро, об его эскалаторах, о красивых, залитых светом дворцах-станциях, о быстроте, с какой мчатся поезда, о светлых удобных вагонах, где двери сами открываются и закрываются. Савотеич продолжал сидеть в той же позе, переспрашивал, удивлённо качал головой, чмокал языком и то и дело говорил: - Ух ты! Вот это да! Ай-яй-яй! А мы-то, мы-то старались! Обстоятельно, с подробностями, наперебой друг перед другом всё-всё выкладывали такому благодарному и активному слушателю. Когда мы уже начали выдыхаться, Савотеич как-то хитро подмигнул нам, покачал кудлатой головой и не то с сожалением, не то с укоризной спокойно и медленно произнёс: - Нет! Вот в прошлом году сюда приезжал один - вот тот так здоров был врать! Куда вам! Ну, спасибочки за угощенье. До свиданьица! Мне пора по своему делу ехать. Он сел в свою лодку, оттолкнулся и поплыл, а мы стояли растерянные, обескураженные и молча провожали глазами нашего гостя... Потом взглянули друг на друга и захохотали так, что со стоном повалились на песок и долго катались по нему, обливаясь слезами, не в силах остановить припадок душившего нас смеха. Не поверил нам дед. * * * Весело рассмеялся и Валентин. - Да! Ведь всё-таки мало прошло времени, а как всё изменилось! Подумать только: вот этот же самый мой дед Савотеич, который двенадцать лет тому назад не верил вашим рассказам о метро, сейчас собирается новый радиоприёмник покупать. Старый ему уж не нравится. А в прошлом году даже в Ленинград ко мне приезжал. Его "огурец" сначала вместо колоды во дворе стоял, а потом он сам его на дрова изрубил. Уговорил отца подвесной мотор "Чайку" купить. Да и во всей станице всё стало по-другому. Раньше редко-редко у кого плохонький велосипедишко был, а теперь не только велосипеды, а мотоциклы и мотороллеры не редкость. А у некоторых и "Москвичи" есть. Вот и я, первый моряк из нашей станицы, буду не на керосиновом движке по речке между метёлками пробираться, а вести огромные морские корабли, прокладывать курс по точнейшим навигационным приборам. Валя засиделся у нас до темноты. Прощаясь, мы попросили передать привет Савотеичу. - А вы, Валя, любите ловить рыбу? - спросил Борис. - Очень люблю, особенно нахлыстом. Борис с особенным уважением посмотрел на Валю и пригласил его порыбачить несколько деньков с нами. Валя охотно согласился. В ТУМАНЕ Вот что приключилось с нами однажды. Спускались мы с Борисом вниз по Суре. Река эта глубокая, дикая, течение быстрое, вода чистая-чистая. А вот с рыбной ловлей нам в тот день не везло. Долго и безрезультатно махали мы спиннингами. Устали, проголодались и уже давно стали присматривать местечко для ночлега. Но, как назло, берега проплывали обрывистые, мрачные, неудобные для высадки. А солнце уже зашло. В одном месте на широкой излучине реки показался крошечный песчаный островок. Мы направились к нему, думая разбить на нём палатку и переночевать. Здесь оказалось так мелко, что лодка ткнулась в отмель, не дойдя до островка метров 12-15. Да и островок был такой махонький, что даже для палатки на нём не было места. Тогда мы решили переночевать прямо в лодке. Для нас это было не ново. Лодка наша всегда в полной исправности, не протекает, всё в ней приспособлено для подобного случая. Я достал корзину с продуктами, кружки и чайник, вылез из лодки и пошёл на островок, а Борис оттолкнулся и поехал к берегу набрать для костра хворосту. Наскоро покончив с едой, мы разобрали всё в лодке по своим местам и устроили на дне её отличную постель. Чтобы лодку не снесло течением, пока мы будем спать, втащили её ещё немного на отмель и на всякий случай закрепили на якоре. Над рекой быстро поднимался туман. Сначала он затянул берега, и сквозь него видны были только верхушки прибрежных деревьев. Но вот и они стали заметно бледнеть и наконец совсем скрылись. Небо, и земля, и вода сравнялись: всё закрылось плотной белой пеленой тумана. Боясь намокнуть, мы накрылись сверху непромокаемой халабудой и подоткнули её по бортам, чтобы нигде не проникала сырость. Алюминиевая окраска халабуды тоже сравнялась с туманом, и теперь, лёжа в лодке, мы не видели ни одного предмета, ничто не выделялось в общей плотной массе тумана. Только у самого подбородка был виден край этой серой накидки, и казалось, что мы находимся в каком-то необычном, сказочном мире, что даже под нами нет ни воды, ни твёрдого песчаного дна и кругом только плотный, тягучий туман. И ни одного звука, ни одного всплеска! Всё потеряло свою реальность. Мы даже говорить стали почти шёпотом. Заснули мы незаметно. Мне снились какие-то нелепые сны. Проснулся я от лёгкого шума, нарушившего окружающее нас безмолвие. Сначала я слышал эти непонятные звуки сквозь сон. Они становились всё громче и громче. Но откуда они доносились, понять было невозможно. Наконец я окончательно проснулся, открыл глаза и... весь похолодел от страха: прямо надо мной были чьи-то огромные вытаращенные глаза... Я рванулся, хотел вскочить, но стукнулся лбом обо что-то мягкое и отлетел обратно на подушку. В ту же секунду раздался дикий, истошный женский вопль, его подхватили какие-то другие голоса, что-то зашумело, зашлёпало по воде, раздался всплеск, словно что-то большое грохнулось в воду. Борис вскочил и, уставившись на меня, только и твердил одну фразу: - Что такое? Что такое? Я ничего не мог ответить и только бессмысленно вертел головой, пытаясь понять, с какой стороны несутся эти вопли и откуда взялись те, с глазищами, которые стукнули меня по лбу. Теперь шум удалялся, становился всё тише, и я понял, что это ктото бежит по воде, а кричат какие-то люди. Скоро крики замерли, и только издалека был слышен треск и шум, какой бывает, когда кто-то без разбора пробирается сквозь густой кустарник. - Что с тобой? Что случилось? Чего ты кричал? - тревожно спрашивал Борис. - Да я и сам не знаю! Проснулся я, взглянул, а надо мной чьи-то огромные глазищи. Я хотел подняться, да как стукнусь лбом, кто-то как завизжит на разные голоса! - А чего же ты сам-то кричал? - Да я вовсе и не кричал! - Ну да, не кричал! Ты орал! Орал как зарезанный, как ишак! - Это не я, это тебе спросонок показалось, что я. Орали другие. Слышал, как они убегали? Только что они здесь делали? Зачем их принесло ночью, да в такой туман, на реку? А что я спросонок немного испугался- это верно. Ты бы и сам испугался! Открываю глаза и вдруг вижу прямо над собой чьё-то лицо. Да и не лицо, а только вытаращенные огромные гляделки да вместо носа какая-то пуговка. Больше ничего и не было видно. Смотри, какой туманище! А кричать - не кричал. Это ты уж зря! Борис долго подтрунивал надо мной, приставал с глупыми расспросами: блондинка или брюнетка была русалка, а глаза у неё были серые или зелёные, а волосы были как причёсаны - по-модному или она была с распущенными космами? - Это она тебя утащить хотела, думала, что ты красавец писаный, а как наклонилась да увидела твою небритую физиономию - испугалась. И всё в таком же роде. Не скоро он от меня отцепился! Конечно, мы уже больше не могли заснуть и долго продолжали обсуждать происшествие, делать различные предположения о том, откуда взялись наши "русалки" и что они делали на реке ночью в тумане? Когда стало всходить солнце, туман заклубился и начал понемногу рассеиваться. Борис встал, поднялся в лодке, взглянул на меня и засмеялся. Мы отплыли от места ночлега довольно далеко. Было уже около двух часов дня. Ловля была сегодня удачная, мы досыта наловились и теперь направили свою лодку под густую тень обрывистого берега, чтобы отдохнуть в прохладе. Когда мы подплыли к берегу, то увидали там в кустах рыболова с поплавочной удочкой. Мы поздоровались, как водится, справились, хорошо ли клюёт, вышли на берег, ну и, конечно, разговорились. Он рассказал нам, как этой ночью шумерлинские девчата ловили на реке бреднем рыбу и наткнулись на лешего. - Он весь как серебряный, а морда у него чёрная, страшная, вся волосами заросла. Аришка Прохорова как увидала его, так сразу и сомлела. Хотела бежать, а ноги так и отнялись. Она как закричит, а леший-то как ей стукнет чем-то по носу - у неё аж искры из глаз посыпались! Все перепугались, бросили бредень и такого дёру дали, что не помнят, как их и ноги на берег вынесли! Через кусты, без дороги до самой деревни без оглядки бежали. КАК ПИСАТЕЛЬ СТАЛ РЫБОЛОВОМ Как велика страсть к рыбной ловле, об этом и писалось и говорилось уже очень много. Правда, чаще всего об этой страсти говорят с улыбкой, снисходительно, и говорят не сами рыболовы, а те, кто этой страсти не подвержен. Настоящие рыболовы просто любят своё тихое, безобидное увлечение и делятся своими радостями, успехами и неудачами только с такими же одержимыми, понимающими и сочувствующими слушателямирыболовами. А таких ведь немало, и с каждым годом "племя рыболовов" становится всё многочисленнее и многочисленнее. И, что всего удивительнее, увлечение рыбной ловлей иногда приходит совершенно внезапно, и приходит к человеку, который до этого момента был "вполне нормальным" и не раз смеялся над увлечениями рыбной ловлей. Мне рассказал один знакомый художник-рыболов, как он вместе с таким же рыболовом уговаривал своего друга, известного писателя, поехать с ними на рыбалку. У писателя была машина, а рыболовам уж очень хотелось поехать в машине. Как только они ни уговаривали писателя, ничего не действовало! Наконец они сказали ему прямо: - Какая тебе разница, где сидеть вечер и где проспать ночь. Мы обещаем тебе даже не разговаривать при тебе о рыбной ловле. Возьмём лодку и поедем, а ты сиди себе и пиши, гуляй, читай, спи, что хочешь делай! Никто тебе мешать не будет. А нам просто надо поехать туда на машине, понимаешь? Ну и чёрт с тобой, поедем без тебя на поезде! Видимо, писателю не хотелось огорчать своих друзей, и он наконец согласился. Как только они приехали на место, рыболовы взяли из машины своё снаряжение, сели в лодку и, прежде чем оттолкнуться от берега, ещё раз - ради вежливости - предложили писателю поехать с ними. - А может быть, тебе придётся когда-нибудь писать юмористический рассказ о рыболовах. Вот живые наблюдения тебе и пригодятся. Писатель минутку подумал и молча сел в лодку. Когда рыболовы закинули свои удочки, они сунули одну в руку писателя. Он взял её с видом жертвы дружеского долга и нелепо, словно кнут, стал держать её. Через минуту рыболовы смотрели только на свои поплавки, а о писателе совсем забыли. Вдруг они услыхали какой-то хриплый, испуганный шёпот: - Ой! Кто-то у меня дёргает! Рыболовы оторвались от своих поплавков, увидели натянутую лесу, дёргающийся конец удилища, и оба зашипели на него: - Подсекай скорее! Что ж ты рот-то разинул! Бедный писатель неумело, как-то вверх дёрнул обеими руками за удилище - из воды выскочила обалдевшая рыбина, рванулась, ударила по воде хвостом и вместе с куском оторванной лески ушла... Говорят, что они никогда не видели более смешной и растерянной фигуры, чем та, которая была у нового злополучного рыболова. А главное - его словно подменили. Хотя клёв был плохой, даже они поймали не больше четырёх-пяти небольших окуньков, а у писателя вообще не было больше ни одной поклёвки, и хотя стало так темно, что поплавки были едва видны, он ни за что не хотел уезжать и не отрывал глаз от своего мёртвого поплавка. Наутро он сам разбудил рыболовов, когда ещё не было видно ни зги, всё торопил их и даже сказал: - Спать и прохлаждаться вы могли бы и дома! С тех пор не они писателя, а он их уговаривал ехать на рыбную ловлю. СТАРЫЙ РЫБАК Раз полюбив рыбную ловлю, человек сохраняет эту любовь до самой глубокой старости, и в его воспоминаниях далеко не последнее место занимают пережитые рыбацкие радости, волнения, как живые, встают перед ним картины туманного летнего утра, золотой вечерней зари, тихие ночи у костра. Нам рассказывал один колхозный счетовод, Василий Никифорович Михайлов, с которым мы познакомились на реке Суре под Васильсурском, про своего старого деда такую историю. Семья, в которой жил наш знакомый, была большая, дружная. Все работали, кроме нашего будущего счетовода и его сестрёнки, которые были ещё маленькие и "били баклуши", как говорил их старый Дед. Дед был такой старый, что уже никуда не уходил со двора и больше сидел на солнышке. Он даже летом ходил в старых валенках с обрезанными голенищами. В долгие зимние вечера или в ненастные осенние дни, когда за дверь и носа не высунешь, Васятка, как звали все нашего знакомого, охотно слушал разные истории и сказки, которые любил рассказывать дед. А вот когда на улице весело шумели ребята, он забывал про деда и целыми днями пропадал с друзьями у реки, в поле. Дед очень любил своего младшего внука и всегда что-нибудь мастерил для него: то сделает ветряную мельницу с трещоткой, то починит санки, то смастерит деревянные коньки-"колодки" с железными подрезами для катания с горки, то из клёпки от старой бочки сделает лыжи, то городков напилит... Очень любил дед ловить рыбу. Об этом вся деревня знала. И до тех пор, пока деду не стало трудно ходить, он всё свободное время проводил на речке. Отец говорил, да и сам дед рассказывал, что он столько наловил рыбы и такой, что другим и не снилось. А теперь он только доставал иногда свои рыболовные снасти, перебирал разные крючочки, лески, поводки, грузила, снова укладывал их и пытался втолковать своему внуку, что к чему. Сколько раз он делал специально для своего Васятки удочки и рассказывал о том, какая и где держится рыба, как и на какую насадку её надо ловить и в какое время... Вася брал новую удочку, шёл с другими мальчишками на речку, ловил там всякую мелюзгу: пескарей, плотичек, маленьких окунишек. Но всё ему скоро надоедало, он как-то не пристрастился к этому занятию, и рыболов из него не получался. Дед огорчался и не раз говорил внуку: - Нет! Видать, ты не в меня пошёл! Тебе бить баклуши больше нравится. А однажды Вася обидел дедушку. Сидел как-то весной дед в огороде на завалинке у бани и разбирал свои снасти. Около двери в предбанник стояла большая бочка, куда по жёлобу стекала с крыши дождевая, "мягкая" вода. Прошли дожди, и бочка была полна воды. Вася с соседским мальчишкой сделали из борщевника насосы ("чихалки", как их там называли), набирали в них из бочки воды и состязались, у кого струя дальше долетит. Ребята давно уже плескались, оба были мокрые, но - удивительное дело! - дед ни разу не остановил их, словно бы его тут и не было. Вася подумал об этом, взглянул на деда и увидел, что он сидит тихо, держит в руках дощечку с наполовину намотанной леской, а сам смотрит не на неё, а куда-то в сторону. И не шелохнётся... Словно замер. - Смотри-ка, Витька, что это с дедушкой? Держит леску, не наматывает... Уставился куда-то и не мигает... Дедушка! - окликнул Вася. - Ты что? Дед вздрогнул, тряхнул головой и тихо так ответил: - Ничего. Просто так. Задумался малость. - И начал наматывать леску, но только медленно-медленно. А потом позвал ребят: - О чём я попрошу вас, ребята: наловите вы мне, пожалуйста, корзинкой какой ни на есть рыбёшки да выпустите её в эту бочку. Я посижу около неё с удочкой и хоть душу немного отведу. Ребята так и прыснули от смеха, а дед только поглядел на них, тихонько поднялся, собрал свои снасти и понёс их в сарай. Конечно, ребята всем рассказывали, какой смешной дед, как он хочет удить рыбу в бочке... И только отец сказал Васе: - Зря ты обидел своего деда. Ничего тут смешного нет! "Как же нет! Кто же удит рыбу в бочке?" - думал Вася и даже удивлялся, что отцу не смешно. - Лишь потом я понял, что и вправду напрасно смеялся над дедом, - закончил свой рассказ Василий Никифорович. ______________________________________________________________________ Суворов П.И. На заволжских озерах: Повесть и рассказы. / Рис. А.Ермолаева. - М.: "Дет.лит.", 1974. - 142 с., ил. Повесть и цикл рассказов известного художника Петра Ивановича Суворова о поездке на Волгу, о встречах с рыбаками, охотниками. Первоначально книга издавалась под псевдонимом П.Иванов. ______________________________________________________________________ Для младшего школьного возраста Пётр Иванович Суворов НА ЗАВОЛЖСКИХ ОЗЕРАХ Ответственный редактор Т. В. Жарова. Художественный редактор Т. М. Токарева Технические редакторы Н. Ю. Кропоткина и Г. Д. Юрханова. Корректоры В. И. Дод и Н. А. Сафронова. ______________________________________________________________________ OCR dauphin@ukr.net