С этим псом я познакомился в 1959 году. Подлинное его имя -- Султан.
Позднее я придумал ему псевдоним -- Мухтар. Вот как состоялось наше
знакомство. Султан стоял передо мной, застекленный в стенной нише, его
длинная, густая, но тусклая шерсть уже была трачена временем -- уборщицы музея изредка
выбивали из нее пыль. На двух стендах по бокам ниши рассказана была трудовая
биография пса. Пожалуй, легче и привычней всего мы укладываем жизнь работяги
в цифрах; на стендах и были выведены эти внушительные цифры, не привлекшие
моего пристального внимания: за десять лет своей работы в ленинградском
уголовном розыске Султан участвовал в пяти тысячах операций, задержал более
тысячи преступников, нашел похищенного имущества на общую сумму в три
миллиона рублей...
Из всего этого не складывался для меня характер пса, его особая
индивидуальность и личная судьба. Эти стендовые цифры как бы принадлежали
все тому же застекленному пыльному чучелу -- они были так же мертвы для
меня. Помимо них на стендах, при помощи хитрой системы тумблеров, зажигались
десятки маленьких лампочек, освещавших поэтапно картинное изображение одного
из наиболее знаменитых преступлений, раскрытых Султаном.
Испытывая острую и стойкую неприязнь к детективной литературе, я
остался равнодушным и к этой посредственной живописи. Однако перед самым
моим уходом один из работников музея рассказал мне походя драматический
финал жизни Султана -- его бесприютную тяжкую старость. Вот тогда-то и
дрогнуло мое сердце. В судьбе этого пса я увидел нечто человеческое.
Быть может, кому-нибудь подобная точка зрения и представится
порочной,-- кажется, она даже имеет специальное научное наименование --
антропоморфистская, но мне решительно безразлично, к какой графе отнесет
наука мою любовь и уважение к собакам. Я не оговорился, употребив слово
"уважение". Ленинградский биолог профессор В. Я. Александров сказал мне
как-то, что, слишком легко и просто рассуждая о поведении животных, мы
зачастую проявляем некое homo-чванство: нам чудится, что поскольку человек
-- высшее, сложно мыслящее существо, то психика собаки уже совершенно
элементарна, ограничена считанным количеством условных рефлексов, лишена
какой бы то ни было загадочности и доподлинно нам понятна.
Лично же мне многое непонятно в поведении животных, а к явлениям
сложным и неясным для меня я привык относиться с уважением.
Казалось бы, увидев по-иному жизнь этого пса, я должен был еще и еще
раз стремиться навестить его в Ленинградском криминалистическом музее.
Однако чучело Султана уже мешало моему разыгравшемуся воображению, и я более
ни разу не испытывал желания взглянуть на него.
Идя по его давнему следу, я прежде всего разыскал бывшего проводника
Султана -- отставного майора Бушмина. К слову сказать, Петр Серапионович
Бушмин -- ныне покойный -- ничем не напоминал младшего лейтенанта Глазычева,
которого я изобразил в моей повести и в сценарии фильма "Ко мне, Мухтар!".
Ничем, кроме одного свойства: любви к своей собаке.
Поначалу мне казалось, что Бушмин несколько преувеличивает ум,
понятливость псов. И однажды, когда я в очередной раз мягко усомнился в
этом, он насупился, обернулся к углу моей комнаты, где на подстилке дремал
мой добрейший кучерявый эрдель, и спросил:
-- Как зовут вашего пса?
-- Тришка.
-- Любит он вас?
-- По-моему, любит.
-- А вот вы попробуйте сделать так. Каждое утро, сидя с супругой за
столом, говорите ей: "Тришку надо продать. Продать надо Тришку". А она,
конечно, ответит: "Ни в коем случае!" Дней пять побеседуйте так, и ваш пес
станет относиться к вам совершенно иначе -- он отлично поймет, что вы для
него предатель.
Я не стал производить этот рискованный эксперимент: дружба с моим псом
была для меня намного дороже, чем установление даже научной истины.
Задолго до начала съемок нам уже было ясно, что роль пса Мухтара не
сможет исполнять одна собака: действие в сценарии происходит в течение
семи-восьми лет, сперва Мухтар -- молодой полуторагодовалый пес, а к концу
фильма ему уже лет десять -- возраст это солидный, в переводе на людские
параметры -- почти пенсионный. Значит, сперва на экране должна жить молодая
собака, а затем, на глазах у зрителя, она постепенно стареет. Для
артиста-человека это задача не слишком сложная: его соответственно
гримируют, надевают седой или лысый парик, артист изменяет свою походку,
голос,-- в общем, повторяю, даже посредственный актер с подобной задачей
посильно справляется.
Но ведь пса не загримируешь. Ему не наденешь парик. Его не заставишь
ходить старческим шагом. И толщинку на него не напялишь, чтобы изменить его
фигуру, сделав его более матерущей.
Было, правда, и еще одно дополнительное обстоятельство, из-за которого
следовало загодя думать о "запасных" псах. Дело в том, что на съемочной
площадке зачастую царит такой кавардак, такая сумасшедшая нервозность, что
даже люди переносят все это с трудом, а уж дисциплинированным собакам --
совсем невмоготу, они могут взбеситься от ярости на кинематографические
беспорядки.
Вот почему было решено, что нашей съемочной группе понадобятся три пса
разного возраста, одинаковой чепрачной масти. По мере необходимости можно
будет подменивать этих собак на съемках, и у зрителей создастся достоверное
впечатление, что годы идут, Мухтар дряхлеет.
Однако в первый же день съемок оказалось, что мы ошиблись в расчетах.
Двух служебно-розыскных собак нам уделило на все время работы
министерство охраны общественного порядка. Это были взрослые, злые, хорошо
обученные своему делу псы из московского милицейского питомника. Третью
собаку, самую молодую, киностудия "Мосфильм" купила по объявлению. Она и
стала той единственной, которая отзывалась на кличку Мухтар;купили ее месяца
за четыре до начала съемок, поселили на территории студии и, кормя трижды
в день, приучали ее к новому имени -- на самом-то деле при рождении бывший
хозяин нарек этого пса Геком.
Нрав у него был еще полущенячий, веселый, малопослушный, весь
окружающий мир лежал у его нелепых толстых лап и принадлежал лично ему. В
группе его полюбили, но особых актерских талантов, кроме искренней юной
непосредственности, у Мухтара не обнаружилось. И снимали его только в тех
эпизодах, где следовало подчеркнуть молодость пса, не более того.
Забегая вперед, с грустью скажу, что дальнейшая жизнь этого Мухтара
сложилась невесело. После окончания съемок он оказался ненужным "Мосфильму".
А на балансе студии висела сумма, уплаченная при его покупке. И Мухтара
продали во второй раз. Он попал в семью, где вскорости тоже оказался
лишним,-- супруги разводились. И Мухтара продали в третий раз... Когда тебя,
даже если ты собака, трижды перепродают из рук в руки на протяжении трех лет
-- радости мало. Есть от чего озлобиться на человечество!.. И Мухтар стал
кусаться, зачастую бессмысленно, кидаясь уже и на тех людей, которые
совершенно неповинны в его печальной судьбе. В общем-то, картина знакомая...
Первый же съемочный день опрокинул все точные расчеты директора группы,
страстно им составленные и много раз утвержденные. Случилось нечто, никем не
предвиденное: производственный план смяли собаки.
Фильм был запущен в работу. Стояла в ту пору лютая стужа. Группа
выехала в Подмосковье, расположилась в селе -- здесь в планировалось отснять
зимнюю натуру. По сюжету сценария зимние эпизоды -- в конце фильма, с конца,
задом наперед, он и снимался. В кино это бывает нередко, важно ведь не
упустить соответствующую погоду.
По плану на первый съемочный день пришелся тот эпизод, где
служебно-розыскной пес Мухтар со своим проводником Глазычевым идут по следу
бандита, убившего колхозного сторожа. В снежном поле вьюга, метель, ночь,
следы бандита переметает поземка. Именно это и следовало запечатлеть на
пленке.
Далеко не все зрители знают, что метель на киноэкране, так сказать,
искусственная -- ее делают на съемках при помощи ветродуя. А ветродуй --
штуковина на редкость, до омерзения, шумная. Это мощный мотор, приводящий в
неистовое движение огромный самолетный пропеллер. Установленный в поле, в
глубоком снегу, ветродуй запускается, с ревом вертится пропеллер, вздымая
далеко вокруг тучи снежной пыли. Это и есть кинематографическая метель. Ее и
снимают кинооператоры, оставляя, конечно, за кадром ревущую адскую машину.
Все и было сделано, как положено: долго и кропотливо устанавливали
осветительную аппаратуру -- на свирепом морозе это не так-то просто,--
режиссер и оператор, окоченев до синевы и переругиваясь осипшими голосами,
выбрали точки съемок, моторист запустил ветродуй,-- вьюга поднялась
знатная!-- и вот тут-то получился чудовищный конфуз. Служебно-розыскной пес
Урал, бесстрашный зверь, не раздумывая кидающийся на человека, стреляющего
из пистолета в упор, Урал, который не моргнув глазом валил преступников,
размахивающих ножом, этот самый Урал -- грозная помесь волка и овчарки,--
как только его подвели к ревущему ветродую, жалобно заскулил и, поджав
хвост, улепетнул подальше. Бедняга милицейский пес разные ужасы видел и
слышал на своем собачьем веку, ко многому его приучили в спецшколе
угрозыска, но ветродуя там не проходили.
Пробовали вывести в поле вторую служебно-розыскную собаку -- и снова
тот же бесславный финал: она так же позорно оробела и отказалась работать.
Очевидно, все-таки в этих специальных школах уровень воспитательной работы
среди собак недостаточно высок, имеется и там слабинка.
К ужасу всей группы, и в особенности ее директора, съемочный день был
начисто сорван. А этот день влетает по смете во много сотен рублей. Директор
попробовал было намекнуть, что метель вовсе не обязательна, но режиссер
посмотрел на него такими мерцающими глазами, какие бывают, говорят, у тигра
перед решающим прыжком к горлу своей жертвы.
Драматическое уныние царило в тот вечер в избе, где расположилось
руководство съемочной группы. Даже Юрий Владимирович Никулин, один из самых
прелестных и неунывающих людей на земле, сколько ни пытался развеселить
своих товарищей по несчастью, ничего поделать не смог. Директор бормотал,
что этих сволочных собак он завтра же снимет с питания и будет жаловаться на
них министру, а режиссер с хрустом заламывал свои нервные пальцы. И тут
кто-то вспомнил, что несколько месяцев назад на киностудию "Мосфильм" пришло
письмо, над которым в свое время незлобиво посмеялись студийные редакторы.
Письмо пришло из Киева от сантехника Михаила Длигача. Страстный
собаковод-любитель, Длигач писал, что у него есть умнейший пес Дейк; Длигач
сообщал также, что, прочитав в "Новом мире" повесть "Мухтар", он сочинил по
этой повести киносценарий и предлагает студии себя как автора и
дрессировщика, а своего Дейка -- как исполнителя главной роли. К письму была
приложена фотография красавца пса, увешанного наградными медалями. Сценарий
Длигача оказался неумелым, на письмо ему никто не ответил.
Нынче же, очутившись в бедственном положении, режиссер решил
воспользоваться подвернувшимся последним шансом. На другой же день сантехник
Длигач со своим Дейком были доставлены самолетом из Киева в окоченевшее от
мороза подмосковное село.
Дейк плевал на ветродуй. Пес и ухом не повел в его ревущую сторону.
По-видимому, это объяснялось двумя обстоятельствами: во-первых, он вместе со
своим хозяином не раз бывал на аэродромах, пользуясь воздушным транспортом;
во-вторых же -- и это, пожалуй, главное,-- я не встречал пса, у которого
было бы так развито чувство собственного достоинства, как у этого Дейка.
Даже с Длигачом он держался на равных. Приказания хозяина он выполнял
неукоснительно, однако безо всякого собачьего холуйства, словно бы отдавая
себе отчет, что Длигач в некоторых вопросах старше и опытнее. Никакой
излишней торопливости, угодливого заглядывания в глаза хозяина у Дейка не
было. Он выслушивал поданную команду и исполнял ее точно и разумно, ибо эта
команда усваивалась Дейком как нечто совершенно необходимое им обоим в
данное мгновение, и никакие объективные причины и посторонние обстоятельства
не могли помешать псу исполнить его служебный долг. (Кстати, если подобное
отношение к своей работе и своему долгу можно выработать в себе только с
помощью условных рефлексов, то я лично очень сожалею, что мои условные
рефлексы худо развились именно в этом направлении.)
Из четырех собак, снимавшихся в роли Мухтара, самым талантливым
артистом оказался Дейк. Он даже полюбил самый процесс съемок; стоило
режиссеру крикнуть в микрофон: "Внимание. Мотор. Начали!"как Дейк кидался к
съемочной площадке, стараясь попасть в ближнюю точку перед кинокамерой. Его
совершенно очевидно не удовлетворяли массовки и мелкие эпизоды, он ощущал
себя центральным героем фильма и обожал крупные планы.
При всем том, была одна главная трудность, преодолевать которую
приходилось все девять съемочных месяцев.
Четыре собаки, включая и одареннейшего Дейка, совершенно ни во что не
ставили режиссера, оператора и артистов, не говоря уж о директоре группы,
должность которого абсолютно не фиксировалась собачьим разумением.
Псы признавали только своего хозяина. Они готовы были -- правда, с
некоторым усилием над собой -- терпеть артистов рядом, если те не слишком
нарушали привычные для псов нормы поведения. На любое проявление
амикошонства, актерской развязности, на желание болтливо сблизиться псы
отвечали угрожающим рычанием. А уж какое бы то ни было приказание, отданное
артистом, пес встречал таким ледяным презрением, что артист неловко
смешивался и старался превратить все это в шутку.
Но ведь на экране Мухтар принадлежит Глазычеву, беззаветно любит его,
слушается малейшего его слова. А Глазычева играет Юрий Никулин. А Дейку,
Уралу и двум другим собакам Никулин напрочь безразличен. Безразличен -- в
лучшем случае, а то и попросту враждебен, поскольку он для них "чужой".
Еще в самом начале работы, когда Дейк был только-только утвержден в
роли Мухтара, Длигач тотчас же обратился к Никулину с просьбой:
-- Юрий Владимирович, разрешите мне называть вас Юрой.
Никулин удивленно посмотрел на него. -- Видите ли,-- пояснил Длигач,--
мой Дейк любит короткие имена: Юрий Владимирович -- это для него слишком
длинно. Я буду подавать ему команду: "Иди к Юре!" или "Иди с Юрой!". А
каждый раз говорить ему: "Иди к Юрию Владимировичу" или "Иди с Юрием
Владимировичем"- это было бы для него слишком официально и утомительно.
Вот почему, если бы зрители фильма услышали черновую фонограмму съемок,
то они несказанно поразились бы количеству "лишних" реплик, лишних потому,
что реплики эти подавались не героями фильма, а Длигачом и проводником
милицейских собак. Псы ведь исполняли лишь то, что им велели их хозяева.
Были на съемках случаи крайне рискованные. Я говорю о тех эпизодах, где
по ходу сюжета следовало натравливать злобного пса на артистов. По грозной
команде: "Фасе, Дейк!" или "Фасе, Урал!"- собака спускается хозяином с
поводка и в ярости мчится на заклятого врага. Как бы ни был умен пес,
невозможно, подав эту страшную команду, тут же шепнуть ему, рассвирепевшему,
на ухо: "Пожалуйста, делай все по-нарочному!.." То есть шепнуть-то, конечно,
можно, однако пес в это мгновение знает и чувствует лишь одно: ему надо
оградить своего любимого хозяина от смертельной опасности, оградить даже
ценой собственной жизни! И всю свою мощь, отвагу и злобу пес вкладывает в
этот рывок по команде "фасе!".
И вот представьте себе. На заслуженную артистку Аллу Дмитриевну
Ларионову надо натравить Дейка. Этого требует сюжет эпизода. Мало того. При
съемках любого фильма оператор непременно делает несколько дублей -- один и
тот же эпизод снимается не единожды, а три-четыре раза, порой и гораздо
больше. Значит, разъяренный Дейк по команде "фас!" кинется на Ларионову,
рыча повалит ее, станет рвать, и это надо повторять и повторять, покуда
режиссер и оператор не сочтут, что дубль получился достаточно реалистично.
Сперва решили, что в этом эпизоде будет сниматься не Алла Дмитриевна, а
ее дублерша. Строжайшие меры предосторожности были приняты: тело артистки
под шубой обмотали пластами плотного войлока -- прокусить этот защитный слой
пес не смог бы. Длигач, стоявший поблизости, напряженно следил за каждым
движением своего Дейка, готовый в любую долю секунды броситься в кадр и
мгновенно оторвать пса от артистки. И все-таки, и все-таки... страшновато! Я
вполне понимал и искренне жалел дублершу, когда увидел после съемок ее
бледное, осунувшееся и все еще испуганное лицо. Однако на другой день, когда
мы просматривали отснятый и отпечатанный материал, Алла Дмитриевна Ларионова
сказала режиссеру:
-- Мне не нравятся эти кадры с моей дублершей. Я очень прошу вас
переснять их с моим участием: пусть Длигач спускает Дейка по команде "фасе!"
на меня -- я не боюсь.
Долго упрашивать режиссера не пришлось: наличие дублеров в фильме
всегда несколько противоестественно, в особенности если эпизоды с их
участием должны выглядеть хоть сколько-нибудь психологически значительными.
И вот все пошло сызнова. Однако теперь Длигач нервничал еще более -- он
уже устал от напряжения. Вся группа снова взволнованно следила за
происходящим на съемочной площадке. А происходило вот что. Как только Дейк,
по велению хозяина, огромными скачками кидался навстречу Ларионовой и, с
разбегу опрокидывая ее на снег, впивался своими литыми клыками в ее шубу,
нервы Длигача окончательно сдавали -- он бросался в кадр, хватал пса за
ошейник, тащил на себя, вопя истерическим голосом: -- Фу, Дейк!.. Фу!..
И тут уже начинал не на шутку раздражаться режиссер: дубль шел за
дублем, а Длигач так поспешно врывался в кадр, что должного количества
метров полезной пленки никак не получалось.
Тогда режиссер объявил десятиминутный перерыв и, пошептавшись о чем-то
с рабочими, обслуживающими съемочную площадку, снова крикнул в микрофон: --
Внимание. Мотор. Начали!.. Все шло своим чередом. В пятый раз кинулся Дейк
на Ларионову, и в пятый же раз Длигач рванулся было к своему псу, но теперь
крепкие руки рабочих обхватили его сзади, с боков и не выпускали до тех пор,
покуда режиссер с оператором не сочли, что реализм этого эпизода достиг
апогея.
Именно этот дубль и вошел в фильм. Мужество Ларионовой было
вознаграждено восхищением группы; к счастью, артистка нисколько не
пострадала -- Дейк сжимал свои мощные челюсти именно там, где был настлан
под шубой войлок.
Все те ответственные места в фильме, в которых пес должен был "играть"
как артист, исполнял Дейк. Разумеется, ему помогали настоящие артисты, и в
первую очередь Юрий Владимирович Никулин. Драма пса Мухтара, его трагическая
старость никого бы из зрителей не тронула, если бы рядом с ним и даже вместо
него душевно не переживал бы, не страдал бы его проводник Глазычев --
Никулин.
Так или иначе, однако к концу фильма Дейк должен был выглядеть на
экране особенно несчастным и больным -- этого требовала судьба его героя
Мухтара. А как прикажете сделать здорового, крепкого пса несчастным и
одряхлевшим после тяжелого ранения?..
Прежде всего было решено, что Дейку надлежит прихрамывать. Для этого к
его задней лапе подвязывали резинкой кусочек твердой проволоки -- она
легонько покалывала ногу при ходьбе, это было не больно, но достаточно
неудобно, как выражаются врачи -- дискомфортно. Затем морду пса обмотали
бинтами -- Мухтар ведь был ранен в голову. Следовало еще как-то одряхлить и
всю наружность собаки, сделать ее старчески неряшливой. Полили Дейка водой
из Дона -- съемки летней натуры происходили под Ростовом,-- шерсть пса
слиплась, но жара в те июльские дни стояла неистовая, Дейк мгновенно обсыхал
и молодел -- неряшливость не получалась.
Как всегда, ранее других нашелся Юрий Никулин. -- Братцы!-- радостно
вскрикнул он.-- Давайте обмажем Дейка вишневым сиропом!..
Пса полили сиропом, шерсть его неаккуратно свалялась, накрепко
слиплась, и теперь уже Дейк выглядел совершенно обездоленным: забинтованная
в эту адовую жару голова, покалывание проволокой при каждом шаге и
омерзительное для опрятной собаки неряшество -- все это делало его искренне
несчастным.
В одном же смысле, чрезвычайно для фильма важном, нам просто повезло.
Не думая о том, насколько сложно будет изобразить это на экране, я
сочинил в сценарии эпизод, где, покалеченный пулей, инвалид Мухтар с трудом,
повизгивая от собственного бессилия, сползает с лестницы. Сочинить-то я это
сочинил, а вот как убедить собаку сыграть подобную штуковину?!
И тут нам повезло. Оказалось, что Дейк в щенячьем возрасте упал как-то
с высокого подоконника и изрядно расшибся при этом. К счастью для нас, у
него и сохранилась с тех давних времен боязнь высоты. Воспользоваться этим
было уже просто. Очутившись на узкой площадке круто и высоко поднятой
лестницы -- туда его для съемок внесли,-- Дейк оробело поглядывал вниз, как
самоубийца в пропасть. Внизу же стоял его хозяин и жестко требовал: -- Ко
мне, Дейк! Ко мне!..
Жалобно поскуливая и припадая брюхом к ступеням, пес медленно и
неуверенно переставлял лапы, сползая по лестнице к ногам... Никулина. А
хозяин стоял сбоку, вне кадра.
Месяца за два до окончания работы над фильмом, когда группа уже
вернулась из длительной ростовской экспедиции в Москву -- предстояли лишь
павильонные съемки на киностудии,-- Никулин предложил Длигачу:
-- Переезжай, Миша, вместе с Дейком ко мне домой. Зачем тебе мыкаться
по гостиницам, да и с псом я подружусь еще больше...
Работая рядом с Дейком, изображая его любимого проводника, Никулин,
естественно, привязывался к собаке все искреннее, искренне же полагая, что и
собака становится его верным душевным другом.
Наконец-то съемки фильма закончились. Настал грустный день разлуки.
Длигач с Дейком уже давно жили в квартире Юрия Владимировича. Он поехал
провожать их на Киевский вокзал.
Прохаживаясь по перрону вдоль поезда, Никулин не без гордости сказал:
-- А все-таки, Миша, Дейк полюбил меня больше, чем тебя!
-- Почему ты так думаешь? -- спросил Длигач. -- Да потому что каждое
утро, в восемь часов, Дейк подходил к моей кровати, тыкался в меня носом и
просил, чтобы я вышел с ним погулять. Меня просил, а не тебя!
-- Видишь ли,-- сказал Длигач,-- каждое утро, без пяти восемь, он
пробовал будить меня, но я говорил ему: "Иди к Юре!", после этого он и шел к
тебе...
Автор сценария не принимает близкого участия в съемках своего фильма. Я
ездил с группой в экспедицию под Ростов, бывал десятки раз в павильонах
"Мосфильма", всегда ощущая себя некоторой обузой для группы. Однако меня
неизменно влекло к двум артистам: к Юрию Владимировичу Никулину, которого я
глубоко и нежно полюбил, и к Дейку, для которого я так и остался чужим и
ненужным.